Л проснулся от звона цепей – Лайт опять ворочался во сне. По его щекам текли слезы, губы были плотно сжаты – Л знал, что Лайт наверняка закусил нижнюю губу. Под утро юному Ягами всегда снились плохие сны. Но в этот раз что-то было не так…
Сыщик пристально смотрел на искаженное страданием лицо и тихо охнул, когда тонкая струйка крови сбежала по щеке из уголка рта. Лайт прокусил губу. Солоноватая теплая дорожка крови, увлажнив губы, подействовала на Лайта странно-успокаивающе, и его лицо расслабилось. Он перевернулся на спину и продолжил спать.
Для Л уснуть снова оказалось гораздо большей проблемой. Разбуженный однажды, он должен был либо смертельно устать, либо хорошенько подкрепиться, чтобы лечь. Иначе что-то не давало ему спокойно устроиться и закрыть глаза – шило в заднице, не иначе.
В первый раз за свою жизнь Л попытался сделать зарядку. Но движения не только не заставили его мышцы устать, они раздразнили его. И детектив сдался.
Тихо склонившись над Лайтом, Л заглянул в его лицо. И заколебался на секунду: а стоит ли будить его? Он ведь только недавно начал видеть хорошие сны…
Пытаясь на что-то решиться, Л рассматривал лицо Ягами. Он нечасто смотрел на него так прямо – его самого смущало, когда люди пялятся на него почем зря. Но сейчас редкая возможность видеть лицо Лайта так близко унесла все мысли куда-то далеко. И, уже не в силах ни о чем думать, Л прикоснулся языком к так долго манившему его следу крови в уголке губ спящего юноши.
Соленая… Л больше любил сладости, но здесь и сейчас эта солоноватость была ему слаще, чем самые любимые его лакомства. Его язык, не повинуясь сознанию, скользнул дальше, между приоткрывшихся губ.
Неожиданно, сильные руки обхватили Рюудзаки, притянули ближе. Тонкие длинные пальцы скользнули в волосы, притягивая его голову для более глубокого поцелуя, все ближе, ближе… Мир для Л словно взорвался. И нежность превратилась во что-то неистовое, до этого момента совершенно не знакомое… Боль стала необходимостью, солено-металлический привкус крови во рту Лайта – наркотиком не хуже сладостей. И детектив снова и снова прикусывал губы юноши до крови, зализывая ранки языком, растравливая их еще больше.
Л сам не понял, как оказался лежащим под Лайтом на его кровати. Это произошло так просто и естественно, как будто всегда так происходило. А когда он ощутил, как к его паху прижимается промежность не менее возбужденного юноши, все то, что ограничивало его действия поцелуями, снесло как лавиной. Его руки ласкали спину Лайта, забирались под резинку трусов, сжимая его ягодицы, в то время как его губы принимали благодарные стоны юноши. Мгновение - и Лайт перевернул Л на живот. Ничего не понимающий, сыщик дернулся обратно, к губам, которых так хотел касаться своими, но его грубо впечатали в кровать, не размениваясь на объяснения. В ответ на его следующую попытку вырваться, его спину покрыли поцелуями. Губы касались его в тех местах, которые заставляли сладостно замирать и забывать обо всем. Хаотичные касания постепенно стали складываться в дорожку, идущую все ниже и ниже. Грубоватые руки резко стянули с Рюудзаки нижнее белье и развели его ноги в стороны. Внутри Л все замерло от сладостного ожидания с легким налетом страха. Неизвестные до сих пор наслаждения влекли и пугали его.
Два пальца Лайта оказались во рту Рюузаки и показалось совершенно естественным облизать их и продолжить касаться их языком, губами, желать ощутить во рту нечто большее, чем просто пальцы. Заставить невольного мучителя стонать от удовольствия.
Пальцы, покинувшие его рот, нырнули между ягодиц и осторожно скользнули внутрь, смазывая, растягивая, одновременно причиняя и боль, и наслаждение. Детектив даже не пытался контролировать стоны, рвущиеся из его груди. Его пальцы непроизвольно сжали простыни, комкая их, чтобы не начать насаживаться на эти пальцы, в попытке получить больше.
Низкий стон Лайта заставил Л выгнуться от нахлынувших ощущений. Все те же грубые пальцы поставили его на колени. К ложбинке между его ягодиц прильнул твердый, возбужденный член и Рюузаки, сам того не осознавая, потерся об него, умоляя, чтобы в него вошли.
Но Лайт не спешил. Он прижался к детективу всем телом, обжег его шею своим дыханием и начал нарочито медленно, болезненно медленно целовать шею Л, его лицо, тянуться к его губам, прикусывать и засасывать кожу на его плечах, оставляя красноватые отметины.
И Л, не выдерживая, резко, неожиданно, опрокинул Лайта, садясь на него верхом. Всего один почти нежный поцелуй, и Л, судорожно выдыхая, почти полностью насаживается на член Лайта. Искры начинают свою пляску среди боли и удовольствия в глазах детектива, и Лайт осознает, что уже давно пропал в этих черных омутах, так бесстыдно впивающихся взглядом в его тело, лицо, губы… Прерывистый вздох, и Лайт притягивает к себе Рюудзаки, целуя, бешено, взахлеб, как в последний раз.
Л, чувствуя, что больше не может ждать, резко прерывает поцелуй. Его руки мягко давят на грудь Лайта, когда он тянется к губам детектива, и он заставляет юношу лечь.
Движение. Жизнь. Синонимы, осознает Рюудзаки. Почему он не мог понять этого раньше? И боль внутри снова смешивается с наслаждением, и гримаса полуболи, полуудовольствия озаряется улыбкой. Л запрокидывает голову, чтобы Лайт не мог прочитать по его губам: «Я люблю тебя, Лайт-кун…».
И когда его губы складываются, беззвучно произнося последний звук имени, Л чувствует, как Лайт кончает внутри него. Стон юноши уже не слышен для Рюузаки; в его ушах звенят его собственные, так и не произнесенные слова.
«Я люблю тебя, Лайт. Когда это началось? Не знаю. Это как болезнь, длящаяся годы до появления первых внешних признаков. Иногда мне кажется, что я любил тебя всегда…»