Добавлено (27 Июнь 2008, 08:22)
---------------------------------------------
Глава 9
ПЕРВЫЙ ОТВЕТ НА ПОСЛЕДНИЙ ВОПРОС

Тело человеческое — свеча. Если свеча прогорит без остатка и пе¬рейдет в свет и огонь благих дел, TО обретет бессмертие. Если же не бу¬дет зажжена, или погаснет, или, из¬ломанную, бросят ее среди мусора, то будет эта свеча просто воск и в час свой смешается с землей.
"Диалоги златокрылых"

Не успев взвизгнуть, Таня пронеслась по тон¬нелю, царапая нос о лед, головой распахнула не то форточку, не то дверь и, отплевывая снег, вскочи¬ла на ноги. Интуиция подсказывала, что орать на Гломова уже поздно. Все же Таня выпустила бы в лаз искру-другую, если бы знакомый голос за ее спиной не поинтересовался:
— Что за корсиканские страсти?
Таня оглянулась. Гробыня стояла перед зерка¬лом в белом платье невесты. Вокруг нее метался при¬плюснутый гном с густой шерстью на вытянутых ушах и что-то подправлял, закалывал булавками, подтягивал.
— Твой жених едва меня не прикончил! Он бе¬жит за кольцами, — с трудом отдышавшись, выго¬ворила Таня.
Она заметила, что Гробыня нахмурилась, и спо¬хватилась, что выдала Гломова.
— Куда-куда он бежит? А чем он, интересно, за¬нимался весь день? Мне что, завтра проволочку во¬круг пальца обматывать? — крикнула Склепова сердито.
— На худой конец у вас есть магические, — ска¬зала Таня и вновь наступила на больную мозоль.
— Магические — это для Сарделькина и Меду¬зии! Пусть отойдут в уголок и меняются кольцами
хоть целыми сутками. Я же хочу обычное! Я себя знаю! Если Гробынюшке сейчас не дать самое пар¬шивое колечко, у нее разовьется комплекс и она будет выходить замуж каждые полгода! — отрезала Склепова.
Гном с мохнатыми ушами тревожно пискнул, подпрыгнул и, проглотив две булавки, ткнул паль¬цем в угол.
— Чего ты прыгаешь? — одернула его Гробыня. Прежде чем ответить, гном проглотил еще од¬ну булавку.
— Смотрите! — прошептал он.
Обереги, прилепленные к стене, плакали вос¬ковыми слезами. Доцент Медузия Горгонова не пе¬реносила необоснованной иронии в свой адрес. Гном же, как нежить и нежить достаточно внима¬тельная, первым ощутил ее гнев.
Склепова поспешно извинилась. Обереги пере¬стали таять. Желтые капли застыли на полу. Гном постепенно успокоился и, откашливая буланки, продолжил пританцовывать вокруг Гробыни.
— Ты же видишь, я тут как привязанная! Встань так, чтобы я тебя видела! Ближе встань — я не ку¬саюсь, только лягаюсь и плююсь!.. — нетерпеливо обратилась она к Тане.
Таня подошла и послушно встала рядом. Теперь они отражались в зеркале вместе. Таня в дракон¬больном комбинезоне и вишневой лыжной шапке, похожая на путешествующий по своим делам сут¬роб, и свадебно-конфетная Склепова.
Портняжный гном принялся чихать и морщиться, косясь на Таню.
— Чего это он приплясывает? — спросила Гро¬быня, созерцая их совместное отражение.
— Упырья желчь, должно быть, — предположи¬ла Таня, смазавшаяся в дорогу от обморожения.
— А, нуда! Вонь отвратнейшая, — кивнула Гро¬быня. — А я, видно, давно к тебе принюхалась! Бед¬ная я, несчастная! Чокнутая конноспортивная си¬ротка заела мое детство и юность, а я еще пригла¬шаю ее на свадьбу! Кстати, где поздравления?
Таня поздравила, однако Гробыне этого было мало. Как и Ягун, она любила получать положи¬тельные эмоции не чайными ложками и спичеч¬ными коробками, а цистернами и вагонами. Хилые капли из крана радости ее никак не устраивали -ей нужен был поток.
— Ну ты хотя бы удивлена? — спросила она.
— Еще бы!
— Все же я решила остановиться на Гуне, хотя,
быть может, он не идеал ума и красоты, — заявила Склепова.
- Я всегда знала, что ты на нем остановишь-ся, - сказала Таня.
Гробыня нетерпеливо дернула плечом. Она ну-ждалась в монологе, и робкие Танины вяки ей мешали.
- Возможно, я стою чуть больше, чем Гуня. ВОЗ¬МОЖНО, я умнее, красивее и больше взяла от учебы в Тибидохсе. Ну и что из того? Какое моральное право я имею забить на Гуню и бросить его, зная, что он действительно и без дураков меня любит?
Ну брошy я Гуню и найду себе какого-нибудь рокового Душикрысикова, который с демоническим видом будет выщипывать волоски из ноздрей и смазывать детским кремом кубики своего пресса. Да я же над ним непрерывно ржать буду — с утра и до вечера!
Таня представила себе Глеба, мажущегося дет¬ским кремом, и засмеялась. Гробыня умела созда¬вать зрительные образы.
— А над Гуней с утра до вечера ржать нельзя? — спросила она заинтересованно.
Склепова энергично замотала головой, отметая
такую возможность..
- Нет! Это абсолютно нереально! Гуня, он весь на поверхности. Никаких непоняток, никакой лож¬ной надутости, никаких разочарований! В этом смысле он как твой Ванька! Каким его сразу уви¬димь, таким он навсегда и останется. Впечатление не поменяется.
Таня жадно взглянула на нее. Она надеялась услышать от Склеповой что-то еще про Ваньку, од¬нако мысль Гробыни уже пронеслась дальше. Она осой носилась вокруг Гуни, зорко оценивая его достоинства и недостатки.
— В Гломе, в отличие от Пинаймушкина и Гус и Покера, нет ни капли самолюбования! Да и пресса если разобраться, тоже нет! Он, когда в зеркало случайно заглядывает, сам удивляется, кто это там отразился! Я отвечаю! У меня на такие вещи глаз¬алмаз! — Гробыня хихикнула.
— Что, серьезно?
— Говорю тебе, что отвечаю! Гуня так устроен, что ничего постороннего вокруг себя не замечает У него взгляд, как подзорная труба. Различает толь¬ко маленький кусок пространства, зато подробно, и в этом куске у него я!.. Ну разве не ценно? Ай! Что ты делаешь, больной?
Склепова гневно уставилась на гнома, случай¬но уколовшего ее булавкой.
— Вы вертитесь! Я так отказываюсь работать! пискляво пожаловался гном.
— Ты уже два часа как отказываешься работать! Закругляйся! Ты утыкал меня булавками как чудо¬вище Франкенштейна! — брякнула Гробыня.
Гном отскочил. Как регулярно происходило с гномами в минуты обид, щеки у него стали разду¬ваться, голова пухнуть, уши пунцоветь, а сам гном отрываться от пола. Умная Гробыня поспешно сме¬нила гнев на милость.
— Ну все-все! Упакуй мне мои слова в коробоч¬ку—я беру их назад! — сказала она, ласково каса¬ясь плеча портного. — У тебя же все уже готово?
Сможешь закончить без меня? Я же знаю, ты гений! Я с негениями не связываюсь.
Гном, помедлив, кивнул. Он еще дулся, но ноги уже не отделялись от пола, а уши из пунцовых ста¬ли умеренно розовыми. Таня поняла, что сражение выиграно.
Гробыня наскоро договорилась с гномом, что он пришлет платье завтра утром, переоделась и за локоть потянула Таню к ледяному лазу.
Назад они возвращались в сумерках. В подво¬ротнях уже кучковались подозрительные тени. Круг¬лая луна выкатывалась из-за туч, точно подгляды¬вающий глаз с бельмом. Где-то в сизом лесочке за болотом, в густой снежной сини выл волк В его вое смутно проскакивало что-то узнаваемо человечье.
Кто-то решительно встал у них на пути.
— Девушки! Не остановитесь на минутку? Раз¬говop есть!
Гробыня не глядя отмахнулась. Это был вышед¬ший на охоту мертвяк, а с ними не заговаривают.

Добавлено (27 Июнь 2008, 08:23)
---------------------------------------------
Лишь рухнув на диван в гостиной у Гробыни, Таня ощутила себя уютно и безопасно. Утробные звуки улицы остались снаружи.
— А где будет свадьба? — спросила Таня.
— Ты не поверишь. В Москве, — ответила Скле¬пова со смешком.
— Почему?
— А где еще? В Тибидохсе слишком пафосно. Всякие Гути придут в париках, Медузия будет свер¬катъ глазищами, а Недолеченная Дама заботливо поправлять мужу кинжальчики... Нет, такой свадь¬бы я не перенесу.
— А если на Лысой Горе? Гробыня фыркнула.
— И ты туда же? На Лысой Горе все Гуня рвался отмечать. Для него свадьба без драки — даром по¬траченное время. Ну я, понятно, его притормозили. Для меня Лысая Гора — это слишком брутально. Су¬ма выходи замуж на Лысой Горе! Я — пас! Ты хоть обряд знаешь?
— Нет.
— Оно и видно. Я подумала, пусть лучше нас зарегистрирует сонная тетка в лопухоидиом загсе, чем тут припадочный ведьмак, приплясывая, будет водить нас вокруг костра с осиновыми дровами, а потом перережет горло волку и обрызгает нас его кровью.
— Неужели все так гадко?
— А ты как хотела? «Объявляю вас мужем и же¬ной? Топайте в гражданскую ячейку общества и чтоб все было культурно?»
— И светлые маги так? — усомнилась Таня.
— У светлых магов суть та же, только чуть по¬мягче, размытая такая. Вместо собаки то ли птица, то ли рыба. Причем они покрывают ее тряпочкой, чтоб не видно было, кого в жертву приносят. Типа что не видно, того нет! — Склепова нервно расхо¬хоталась.
Гибко, как пантера, она вспрыгнула на диван, легла животом на его спинку и заглянула Тане в лицо. Совсем близко Таня увидела ее кошачьи, вкрад¬чивые, разного размера и цвета глаза.
— Да ты, видно, еще не врубилась, Гротти, в ка¬кие игры мы играем. Что темные маги, что светлые — одинаковая декорация. Всякие битвы между нами — это битвы зла со злом. Без исключений. Тот, кто позволил себе забыть об этом, — тот уже оду¬рачен.
Гробыня облизала губы, а потом вдруг сердито и быстро, точно мстя ему за что-то, куснула диван.
— Я тут на этой Лысой Горе на таких уродов конченых насмотрелась, что хоть стекло жуй и ртутью из градусников запивай. Темные маги — это уроды явные и неприкрытые. У каждого на лбу написано: «Стою пять дырок от бублика, но сдачи нe даю». А белые маги — это уроды с вывертом. Вро¬де как маскируются, а сами в помойке на метр глуб¬же сидят. Темные маги хоть кончиком носа иногда из помойки выныривают свежего воздуха глотнуть, а эти вообще никогда.

Добавлено (27 Июнь 2008, 08:24)
---------------------------------------------
Таня встала. Разговор ей не нравился. Сущест¬вуют темы, которых надо избегать, потому что обсуждение их само по себе тупиково. За обсуждени¬ем и выводом должны следовать какие-то исправ¬ляющие действия. Если же действий нет, то пустая болтовня становится вдвойне преступной. Раньше ¬то многие поступки были неосознанными, а те¬перь получается, что и этой отговорки нет.
— А в Москве где праздновать будете? Москва большая, — спросила Таня.
Продолжая лежать на животе и вжиматься ще¬кой в спинку дивана, Склепова сказала половинкой рта:
— Понятия не имею где.
Таня не поверила, что такое возможно.

Добавлено (27 Июнь 2008, 08:24)
---------------------------------------------
— Как это?
— Я себя знаю. Сама бы я никогда не определи лась. Мне бы все казалось не то, убого, нелепо, смешно. А раз так, то лучше поручить дело тому, кто заведомо сделает все неправильно. Тогда я мо¬рально всегда найду оправдание, почему все сорвав¬лось, а сама буду как бы не виновата. А раз не ви¬новата, то и моральное самобичевание отменяется Не знаю, понимаешь ты меня или я слишком пута¬но все объяснила? — Гробыня почти просительно взглянула на Таню.
Таня заверила, что понимает. Она и сама не¬редко прибегала к подобному методу. Переложе¬ние ответственности — любимейшая из внутрен¬них женских игр, конкурирующая разве только с игрой в «какая я несчастная».
Хотя торжественных событий в жизни у Тани было мало, она интуитивно ощущала, что праздни¬ки нельзя готовить. Они тогда обязательно сорвутся, С другой стороны, если их совсем не готовить - они сорвутся вдвойне. Поэтому лучше все же под¬готовиться, но слегка, еле-еле, двумя-тремя штри¬хами. Такое вложение эмоциональных усилий са¬мое правильное.
— И кому ты поручила? — спросила Таня с жи¬вым интересом.
Гробыня помедлила, смакуя паузу.
— Семь-Пень-Дыру и Жикину,
Таня расхохоталась. Более нелепого выбора су¬ществовать просто не могло.
— КОМУ?
— Ну да! Именно им! — радостно подтвердила Гробыня. — Дыр, сама знаешь, папахен общемирового жмотства, а Жикин такой весь с распальцо¬вочкой. Типа «принесите мне товарную накладную на йогурт, который вы называете сегодняшним». Мне жутко интересно, что они вдвоем смогут выбрать.

Добавлено (27 Июнь 2008, 08:25)
---------------------------------------------
Внезапно вспомнив, что она целый день ничего не ела, Таня стала распаковывать скатерть-само¬бранку, но Склепова не позволила ей этого сделать.
— Погоди, давай чего-нибудь нормальное при¬готовим! Мне надо покормить моего супружника! А то он сейчас придет злой и сердитый и раздума¬ет жениться. Что я тогда буду делать? Можно, ко¬нечно, пойти по стопам Гризианы, которая нако¬пает себе молодых мужей на любом кладбище, но это не мой вариант. Только и останется, что объ¬явления в газетку писать: «Красивая умная девушка с разными глазами, одинаковыми ногами, с чувст¬вом юмора и без вредных привычек мечтает по¬знакомиться со скромным миллионером аналогич¬ных качеств. Инфантилам просьба не беспокоиться».
«Нормальной едой», с точки зрения Гробыни, оказались бутерброды и жареная картошка с лу¬ком. Причем картошку, видимо, готовил с утра Гу¬ня, потому что Склепова, прежде чем разогреть, Долго искала ее по сковородкам и кастрюлям.
— Понимаешь, тут какая штука, — продолжала Гробыня, обожавшая без перехода возвращаться к прерванным разговорам. — Огромный плюс моего Глома в том, что он постоянный. Он любит меня не потому, что у меня есть какие-то качества — кра¬сота, нос, волосы, талант готовить яичницу при от¬сутствии яиц и так далее, а просто потому что я —
это я. Отруби мне ноги, отпили руки, он все равно будет меня любить. Ну прямо как тебя твой Валял¬кин. Только Гуня — он как большой пес. Любит не¬осознанно, на автопилоте, сам не зная, как это ка¬чество называется, а Ванька все же малость послож¬нее. У него и психология какая-то есть, и зверушек любит!
— Сковорода, между прочим, тяжелая! — преду¬предила Таня, которой ленивая Гробыня успела пе¬редоверить доведение до ума картошки.
Склепова на всякий случай отодвинулась.
— Кстати, как у тебя с Взбивайсметанкиным? коварно поинтересовалась она.
— Никак, — коротко ответила Таня.
— И хорошо, что никак. Какой-то он чужерож¬ный. Не чужеродный, а именно чужерожный... Чем больше о нем думаю, тем чаще это слово вертит¬ся, — кивнула Гробыня.
Тане стало досадно. Одно дело самой сомне¬ваться в Глебе, и совсем другое, когда за это берет¬ся кто-то, кого ты об этом не просишь, а молча его поощряешь. Второй вариант где-то сродни преда¬тельству.
— Глеб меня любит, — сказала она. Склепова покрутила у виска пальцем.
— Любит? Отрывайхвостиков? В его сердечный словарик такого слова еще не завезли! Страсти, одержимости — да, этого в нем сколько влезет. Од¬нако одержимости до любви, как жирафу до ком¬пактности. Любовь греет, а не испепеляет. Если по¬сле какого-нибудь человека у тебя муторно и пусто на душе, если он и сам запутался и тебя запутыва¬ет, то надо вытрусить себя от дури, как старый половчок от пыли. Думаешь, мне никогда не попа¬даются на пути такие конфетные красавчики? Да целыми дивизиями! И все равно старина Глом мо¬рально выше каждого на этаж.
В кирпичной стене что-то глухо загудело. Сквозь стену в комнату вшагнул только что помянутый "старина Глом". Что-то пропыхтел, кивнул Тане, не то улыбнулся, не то оскалился любимой девушке и тяжело плюхнулся в кресло перед зудильником. По¬ка он ворочался, зудилышк, зная пристрастия хо¬зяинa, сам настроился на бокс.
— Ну что, будущий супружник, принес маме ¬птичке червячка? — спросила Гробыня.
Гломов разжал ладонь, показывая ей кольца. Гробыня одобрительно кивнула и точно кинжалом ткнула его в бок длинным бутербродом с сыром. Таня уже обнаружила, что бутерброды для кормле¬ния Гломова она резала не поперек, а вдоль батона.
— Что у тебя с рукой? — проворковала Склепова.
— Где? — Гломов непонимающе взглянул на ла¬донь. Две костяшки были ободраны. — А, ерунда! Маньяк один не въехал, что наличие окровавлен¬ного топора в руке не дает права хамить.
Сразу после ужина Гробыня выключила зудиль¬ник и заявила, что все хором идут спать. Правда, пе¬ред этим с щеткой в зубах она еще побегала по ком¬пате, давясь пастой, одновременно разговаривая и сплевывая в цветочные горшки.
— Погоди! — вспомнив о поручении Сардана¬пала, Таня показала Гробыне пустой кулак.
— Что это такое? — спросила она.
Склепова, занятая болтовней, с усилием сфоку¬сировала взгляд на ее руке.
— Мю-ю-ж! — вытянув губы трубочкой, крикнула она. — Эй, мю-ю-юж! Хочешь хохму? Гроттер мне кулаком грозит! Топай сюда — заступаться будешь!
Гуня был так напуган, что заступаться не стал, Таня спохватилась, что задала вопрос неверно, и надо было спросить не «что это такое?», а «что у ме¬ня в руке»?
— Что у меня в руке! — спросила она.
— Мое кольцо, — не раздумывая, отвечала Гро¬быня. — Я уже пять минут пытаюсь вспомнить, ку¬да его сунула? А так как искать мне лень, то я пред¬почитаю думать, что его кто-нибудь спер.
— А как выбросить это так, чтобы оно боль¬ше не вернулось? — честно задала Таня второй обязательный вопрос.
— Я те выброшу! А ну давай его сюда! — заво¬пила Гробыня.
Таня разжала руку и показала ей пустую ла¬донь. Склепова посмотрела вначале на ладонь, по¬том на Таню, потом снова на ладонь, вздохнула и покрутила у виска пальцем.
— Ну все, Гротти! Марш баиньки на свой ди¬ванчик! День был блинный... тьфу... длинный... Мой мозг выдает еще какие-то вспышки и искры, но за¬жигание уже не схватывает! — сказала она, зевая до щелчка в челюстях.

Добавлено (27 Июнь 2008, 08:26)
---------------------------------------------
Глава 10
ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ КРЕТИНИЗМ И ТУПОГРАФИЧЕСКАЯ КАРТА

Первую половину жизни чело¬век тратит, придумывая для себя отговорки и самооправдания. Вто¬рую же половину пытается понять, почему они не сработали.
Великая Зуби

— Что главное для мага? Для мага главное — не страдать географическим кретинизмом! Если же он им уже страдает, ему нужна тупографическая карта! — заявил Ягун, извлекая из перчатки одере¬веневший нос.
Таким образом, засовывая в перчатку нос и вы¬дыхая теплый воздух, играющий комментатор пы¬тался спасти нос от обморожения. Ванька промол¬чал, сохраняя тепло.
Он ощущал себя сугробом, которому вздума¬лось постранствовать для собственного удовольст¬вия. Они с Ягуном летели впереди. За ними, двумя сотнями метров выше, следовал клин из восьми дра¬конов.
Правда, видны были только семь. Крошечного Тангро, пристроившегося в центре клина сразу за вожаком, сумел бы разглядеть только индийский лучник. К Ваньке Тангро почти не подлетал, ощу¬щая себя частью большого драконьего сообщества.
Ваньке уже ясно было, что Ягун сбился с пути, Сюда-то он долетел, настроившись на мысли Ваньки, а обратно этот способ уже не срабатывал. Грааль Гардарика препятствовала Ягуну поймать мысли ко¬го-нибудь из тибидохцев. Использовать же закли¬нание нити Ариадны мешали сплошные облака.
Ягун ворчал и ругал дебильную облачность, де¬бильную магию и дебильную погоду. Для Ваньки это было не в диковинку. Когда играющий ком¬ментатор злился, дебилами у него вечно оказыва¬лись все, кроме самого Ягуна.
— Давай положимся на драконов! У них чутье, — предложил Ванька, когда Ягун с кучей отговорок наконец признал, что заблудился.
Они снизились и медленно двигались на не¬большой высоте.
— Чутье-то чутьем. Но и лебеди не каждый день на юг мотаются. Откуда мы знаем, когда драконам надоест разминать крылышки? Может, через две недели? — огрызнулся Ягун.
— А если связаться с Таней по зудилышку? Она проскочит сквозь Гардарику, ты настроишься на ее мысли и поймешь куда лететь!
— Дохлый номер! Таньки в Тибидохсе нет, — замотал головой Ягун.
— А где она?
— Сарданапал куда-то услал. Можно, конечно, Катьке звякнуть, но она на меня, во-первых, дуется, а во-вторых... гм... неважно.
Ванька догадался: Ягун не хочет, чтобы в Тибидохсе узнали, что он, король дальних перелетов, сбился с пути.
— Давай Пипенцию дернем! Она нам Бульона через гардарику вышлет! — заявил наконец Ягун.
— А Пипенции ты не боишься?
— Пипенция — клад. Она все мгновенно забывает, что не про нее! Проверенный вариант! — ра¬достно хихикнул Я1ун, пытаясь выудить из-под курт¬ки зудильник..
Что-то со свистом рассекло воздух. Дорогу им преградила длинная четырехугольная тень. При¬шлось резко тормозить. Едва не улетев с обледенев¬шего пылесоса, Ванька обнаружил перед собой склеп Магщества Продрыглых Магций.
Над склепом завывала сирена проблескового ужаса. В синих всполохах было видно, что сглазда-матчики держат их на прицеле, а пепелометчик, шипя на помощника, спешно разворачивает ко¬роткий ствол. Круглоголовый боевой маг, напро¬тив, упорно смотрит не на них, а в свой шар. Вер¬ный признак, что ожидает только приказа.
— Поднять фаш рукк! Никаких таких искров! — и рупор приказал магфицер.
Он был немолодой, печальный, с короткими седыми усами и пористым носом умеренно упот¬ребляющего алкоголика. Ягун как телепат мгновен¬но определил, что зовут его Людвиг Минелли. Не¬мец с итальянскими корнями, служит в дислоци¬рованных в Европе частях Магщества.
— Вы что оглохнуть уши от серный пробокк? Поднять рукк, чтобы мы быть в возможность зреть фаш перстни! — вновь рявкнул магфицер. Судя по деревянности его речи, он обучался русскому в позд¬нем возрасте методом магического зомбирования. Склеп завис так близко, что Ваньке почуди¬лось, будто ветер донес до него каплю кислой слю¬ны. Пепелометчик наконец развернул ствол. Он был еще зеленый, с коротким темным ежиком во¬лос, стрелкой наползавших на низкий лоб. В круг¬лых глазах читалось бешеное желание пальнуть.
Сглаздаматчики тоже вели себя напряженно. Пальцы дрожали на курках. Крайний левый сглаз¬даматчик ощутимо нервничал, что проявлялось и заметном дрожании ствола. Причем выцеливали все только Ваньку. В Ягуна целился один помощ¬ник пепелометчика, да и то из карманного двухза¬рядного сглаздалета, равного по мощности искри¬су фронтису.
— Поднять фаш рукк, я изрекнуть! — повторно взвизгнул магфицер. Его седые усы подпрыгнули, атаковав снизу нос.
Ванька понял, что если не послушается, то се¬кунды через три поднимать будет уже нечего. При¬шлось подчиниться.
— И фаш друкк тоже пусть поднимет рукк! — приказал магфицер.
— Еще чего! — буркнул Ягун, но, заметив, что на него перевели ствол пепеломета, смирился. Он уже просчитал, что газануть не удастся. Петля пепла подсечет пылесос раньше, чем он успеет развер¬нуться. Боевой маг же позаботится, чтобы заклина-
ние Ягуна не сработало. С усиливающим шаром в рукax это не сложно, так как шар сильнее кольца. Да и Ванькин пылесос, увы, способен участвовать толь¬ко в ветеранских гонках на приз дома престарелых, Людвиг Минелли всмотрелся в Ваньку и озабо¬ченно произнес:
— Перстень я видеть! Зер гуд! А где фашш тро¬сточка?
Стоило ему упомянуть про тросточку, как сглаз¬даматчики вновь прильнули к прицелам.
— Да нет у меня никакой трости! — с досадой сказал Ванька, догадавшийся уже в чем дело. Ох уж
этo зеркало Тантала!
— Здесь, между прочим, Россия! Чего тут забы¬ли склепы Магщества? — громко спросил Ягун, ко¬который даже в плену не умел сидеть тихо.
Он уже пересчитал противников глазами. Маг¬фицер, пепелометчик с помощником, боевой маг и три сглаздаматчика. Итого, семь — нечетное чис¬ло. Ягун почти уже произнес экспроприациум ма¬гистикус, когда вдруг сообразил, что, включая Вань¬ку, магов рядом восемь, а это означает, что он рис¬кует остаться без перстня.
— Мы получать необходимый аккредитаций от Безсмордник Костчеев! — произнес Минелли, тща¬тельно проговаривая бессмысленные для него зву¬ки иностранного имени. — Он разрешил нам пат¬рулировать и искать Клепп Пей-Фарш! Кто из фас есть Клепп Пей-Фарш?
— Никто, — сказал Ванька, про себя подумав, что фамилия Пей-Фарш подходит Бейбарсову ни¬чуть не меньше собственной.
Людвиг Минелли недоверчиво покачал голо¬вой. В его сознании уже составился отчет, начинав¬шийся со слов: «Людвиг Минелли, магйор, с рис¬ком для жизни задержал опасного международно¬го магориста».
— Фы есть меня обманыфать! Мы располагать факт, что фы есть он! Фот он — наш факт! — про¬изнес он.
В его вытянутой руке Ванька увидел нечто вро¬де флюгера в форме человеческой ладони. Стрелка флюгера — металлический указательный палец — была нацелена точно в грудь Ваньке. Она непре¬рывно вспыхивала и издавала вой.
— Мой дадчик показывать, что Блопп Мой-Фарш и фы есть один лицо! — выпалил магфицер, вновь забывая чужеродное для европейского слуха имя.
«Людвиг Минелли, магйор, уничтожил между¬народного магориста Мой-Фарша при попытке к бегству», — мысленно прикинул он, однако остал¬ся недоволен. Если этот полоумный пепелометчик пальнет, то от Мой-Фарша и праха не останется. Кто потом поверит, что Блопп был в его руках? Нет, все же лучше взять живым.
— Разве я похож на Бейбарсова? — спросил Ванька,
Ответ магфицера прозвучал неожиданно ло¬гично.
— Нам изфестно, что Хлепп Пой-Марш ранен, а фы есть похож на дохляк из камнедробилка! Мы арестофываем фас дфоих! Пусть начальство рас-фирает, почему дадчик показаль на фас!
— Откуда вы знаете, что Бейбарсов ранен?
Я никому об этом не говорил! — не удержавшись, спросил Ванька и тотчас спохватился, что этим нелепым вопросом как минимум признал, что ви¬дится с опасным преступником, находящимся в ме¬ждународном розыске.
— О, фы есть осведомлен?.. Зер гуд! — умилился магфицер.
Служебный отчет в его голове мгновенно при¬нял следующую форму:
«Людвиг Минелли, магйор (нет, уже магковник!), задержал сообщников международного магориста и раскрыл международную магористическую сеть».
— Нам сказать об этом упырь! Позвониль в Магщество по телефон доверий! О да! Он есть об¬разцовый гражданин! Мой мама тоже всегда осве¬домлять маглиций, когда сосед играль на скрипка после десять вечер! Как это называться по-русски?
— Стучать, — подсказал Ванька.
— О, да-да! Настукивать! — Людвиг Минелли моргнул, затопленный родственными чувствами.

Добавлено (27 Июнь 2008, 08:27)
---------------------------------------------
Родственные чувства, однако, не помешали ему наблюдать за экипажем. Заметив, что ствол у одно¬го из сглаздаматчиков отклонился, он пальчиком заботливо навел его на грудь Ваньке.
— Разве упыри и маги из Магщества — заод¬но? — шепнул Ягун Ваньке.
— Обычно нет. Но когда нужно выступить про¬тив русских, то заодно. Упыри — это те, кем они заселили бы нашу землю, если бы им удалось нас уничтожить, — пояснил Ванька.
— Арестмэны! Возмолкните! Не перебалтывать¬ся между два себе! — гневно крикнул Минелли.
— И как интересно фы нас заберете? Погрузи¬те в сфой склеп-п-п? — передразнил Ягун, успевший прикинуть, что в склеп Магщества они с Ванькой точно не помещаются. Тот и так уже был нагружен под завязку.
Пепелометчик мерзко ухмыльнулся. Он явно знал правильный ответ. Людвиг Минелли сунул руку под скамейку и достал два ошейника. Они были похо¬жи на собачьи, с повернутыми внутрь шипами,
— Фы сами полетите за нами, когда мы наденем фам это! Это есть ошейниг, полный подчинений, — сказал он ласково. — Поднимите голофу, Клепп... э-э... нефажно, как ви себя называль!
— Это вы поднимите голову! — мягко посове¬товал Ванька, который уже около минуты незамет¬но наблюдал за чем-то, происходящим наверху.
Магфицер недоверчиво вскинул голову. Над ними кружили Гоярын и шесть его сыновей. Дра¬коны зависают на одном месте плохо. Они для это¬го слишком тяжелые. Между ними шмелем метался Тангро.
Усы Людвига подпрыгнули и провисли, как у запорожского казака, который только что написал письмо султану и теперь в задумчивости, не напи¬сать ли продолжение. Ванька с удовольствием уве¬рился, что Людвиг Минелли относится к числу тех, кто предпочитает наблюдать за драконами через толстый и надежный купол магического поля, а то и вообще по зудильнику.
— Проклятий! Что делать тут драконы?
— Летают, — пояснил Ванька.
— О да! Мы видеть! Но почему фы думаль, что они фам помогать?
Отвечать Ванька не стал. Во всяком случае, сло¬нами.
В Тибидохсе Ванька не раз по просьбе Соловья отрабатывал с Гоярыном команды, которые могли пригодиться на драконболе. Уникальность команд состояла в том, что они отдавались не голосом, но неприметным движением пальцев. Зрение у драко-нов достаточно острое, чтобы на расстоянии мет¬ров в сорок разглядеть усики у муравья, не говоря уже о почти незаметном для других жесте.
Вот и сейчас Ванька быстро открыл кулак и тотчас его сжал. Эта команда означала «предупре¬ждающий огонь». Гоярын мгновенно выдохнул пла¬мя. Отвесная стена огня прошла в десяти сантимет¬рах от склепа Магщества.
В магическом спецназе этот метод называется: «огненный веер и две тумбаретки». Почему «веер» Ванька понимал и раньше, а вот почему «тумбарет¬ки» разобрался только теперь. Первая и последняя вспышка Гоярына были почти четырехугольными — точно Гоярын ставил две точки: начальную и за¬вершающую.
Людвиг Минелли позеленел. Служащие Магще¬ства все до единого прагматики. Прагматизм же учит, что на работе не умирают, особенно незадол¬го до желанной пенсии, когда можно спокойно по¬сидеть в подвальчике с большим бокалом бавар¬ского пива и тремя поджаристыми венскими кол¬басками.
А вот глупой молодежи не понять таких радостей! Ей все битвы подавай! Пепелометчик стал бы¬стро разворачивать пепеломет, пытаясь взять на при¬цел Гоярына. Людвиг вцепился ему в руку. У него хватило ума сообразить, что если пепеломет вы¬стрелит, то только один раз, после чего канцелярия смело сможет записать в некрологе: «Людвиг Ми-нелли, магйор. Прожарен русским драконом. По¬гиб при исполнении».
«Э-э, нет! А как же венские колбаски?» — внут¬ренне взбунтовался бедняга.
— Не стрелять! — завопил магйор Минелли, боль¬ше прочих опасаясь прихрамывающего на все из¬вилины пепелометчика. Давно надо было написать рапорт, чтобы этого остолопа куда-нибудь перевели.
— Полетели! Мне холодно! — устало сказал Вань¬ка Ягуну.
Убедившись, что стволы сглаздаматов опусти¬лись, а боевой маг наконец оторвался от шара, Ягун неторопливо развернулся и последовал за Вань¬кой. Перед этим он потрудился забрать у Людвига Минелли голосящий датчик в форме человеческой ладони с вытянутым пальцем.
Когда драконы, вытянувшись клином, направи¬лись за ними, пепелометчик вновь схватился за свою адскую машинку, однако Людвиг сердито толкнул его локтем. Нет, ну вы видели! Не терпится парню сыграть в ящик! Тут надо иначе, строго по инст¬рукции.
— Дай-ка мне свой зудильник! Свяжись с цент¬ром! — велел он

Добавлено (27 Июнь 2008, 08:29)
---------------------------------------------
Глава 11
ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ ГОСПОДИНА МОЧИСОБАЧКИНА

Страсть — это такой червяк с бе¬лым рыхлым телом и черной головой. Пока он сидит в яблоке души, он под¬тачивает ее и заставляет страдать. Но как только ты направляешь на него свет мысли и хотя бы на миг изгоня¬ешь его из яблока, ты видишь, какой он жалкий и слабый и как бессильно он корчится на полировке стола, пы¬таясь хоть куда-то доползти.
Сарданапал Черноморов

На другое утро Гробыня и Гуня сорвались со¬всем рано и куда-то унеслись. Таня только поняла, что они что-то забыли заказать или сделать. Гро¬бьшя на бегу ругала Гуню, тот же бурчал, что ему никто ничего не поручал и нечего крошить батон возмущения лебедю негодования. Разумеется, с точ¬ки зрения семантического построения фразы Гло¬мов выражался несколько проще, испытывая неко¬торые затруднения в подборе подходящих лексем, но смысл коммуникации был близок к вышеупомя¬нутому.
— А как же самостоятельность? Инициатива? Ты мужчина или миммо-пробегалло? — язвила Гробыня. Таня не вслушивалась. Она еще вчера поняла, что имеет дело с устоявшейся и прочной ячейкой общества, совместному благополучию которой ни¬чего не грозит. Она поспала еще часа два, а потом встала, оделась и вышла.
Было свежее морозное утро. Снег шел всю ночь, и под утро облагородил-таки запущенный поселок магов до вполне пристойного состояния. Даже Лы¬сая Гора, нахлобучившая снежную шапку, не каза¬лось такой уж вопиюще лысой. Максимум чуток лысеющей, но еще вполне себе ничего.
Первым, кого Таня увидела на улице, был купи¬дон, краснощекий, в бараньем тулупе с прорезями для крылышек и не по размеру большой военной ушанке частей заполярной дислокации. Купидон сидел на козырьке ближайшей крыши и с хрустом грыз большую сосульку, отломленную здесь же, не отходя от кассы. Проблемы гланд и прочих гаймо¬ритов занимали его, как видно, мало.
Увидев Таню, купидон с усилием взлетел и на¬правился к ней. Пока он летел, Таня обнаружила, что, несмотря на ушанку и тулуп, ноги у купидона босые и розовые. Не долетев до Тани шагов пять, купидон снизился и закосолапил к ней по снегу, роясь в почтальонской сумке. Ходят купидоны не¬важно. Для этого они слишком хорошо летают. Два разнородных таланта в одном теле уживаются редко. Показав Тане письмо, купидон спрятал его за спину и молча уставился на нее.
— Вымогаешь? Разве с тобой не расплатились за доставку? — спросила Таня.
Купидон печально вздохнул с видом жуликова¬того таксиста, у которого бензин дорожает даже при поездке на триста метров.
Размышляя, от кого может быть письмо, Таня порылась по карманам, но ничего не обнаружила, кроме смятой пачки от жевательной резинки. Ку¬пидончик смотрел на нее сердито-укоризненно. Он даже скрестил на груди руки и негодующе ше¬велил кончиком крыла.
Пришлось возвращаться к Склеповой и искать что-нибудь съестное у нее. Поиски затянулись. За¬метно было, что сама Гробыня питается все боль¬ше в городе, перехватывая везде понемножку. Гло¬мов же ест пищу тяжелую — колбасу, сало, хлеб и так далее. Лишь минут через пять Таня обнаружила на самом верху кухонного шкафчика наполовину пустую коробку с шоколадными конфетами.
Коробка была подписана фломастером «про¬тивненькой, но милой Грызиане», и Таня искренне понадеялась, что конфеты не отравлены. Скорее всего, Склепова намеревалась подарить конфеты начальнице, но, пока раскачивалась, в приступе го¬лода начала их есть сама.
— Надеюсь, Склепова меня не убьет! — сказала Таня, забирая коробку для купидона.
Тот ожидал на улице, с увлечением стреляя из лука по гарпиям, которые, проносясь, пытались плюнуть в него ядовитой слюной и обрызгать ед¬ким зеленым пометом. Стрелял купидон на эль¬фийский манер: из всех положений, целясь скорее
ИЗ кокетства, чем имея действительную необходи¬мость.
Заметив в руках у Тани коробку с конфетами, купидон оживился и вновь стал дразнить ее кон¬вертом, держа его так, что невозможно было раз¬глядеть, от кого оно.
— Если это окажется какая-нибудь рекламная расссылка на тему «Скоро Новый год, а у вас еще нет подарков», я тебя убью! — предупредила Таня.
Лучше бы она помалкивала, потому что купи¬доны не любят угроз, даже шуточных, и сразу мстят за них.
— Пуф! — крикнул купидон.
Розовый, обкусанный, с отогнутой третьей фа¬лангой палец, ткнул куда-то за ее спину.
Таня оглянулась скорее от неожиданности, чем действительно введенная в заблуждение наивным трюком. Купидон выхватил у нее коробку с конфе¬тами и, стремглав взлетел, так и не отдав конверта.
— Разводка? Ах ты, мелочь амурная! — вспыли¬ла Таня.
Она вскинула перстень, но попасть в купидона было нереально. Летел он зигзагами, с подкрутка¬ми, со сменой высоты, увертываясь от возможных магических искр. Заметно было, что это жучок опытный, побывавший во многих передрягах.
К счастью, контрабас был недалеко. Запрыгнув на него, Таня погналась за купидоном. Тот, обнару¬жив погоню, заверещал и штопором ввинтился в вымороженное зимнее небо. Таня запоздала с манев¬ром, и встречный ветер, ударив в днище контраба¬са, отбросил ее, едва не размазав о стену неудачно подвернувшегося дома. Прижавшись грудью к гри¬фу, Таня сделала горку, плавно перешедшую в бое¬вой разворот. Купидончик, привыкший иметь дело с дебелыми матронами, никак не рассчитывал на такую прыть. Он даже крыльями перестал махать от изумления, когда Таня оказалась перед ним Крепкая рука сгребла его за шиворот. — Письмо! — сказала она строго. Скорчив рожу, купидончик послушно сунул ей конверт и, неудачно попытавшись лягнуть Taню босой ногой, чесанул в сторону. Таня продолжала зорко наблюдать за ним. Опыт подсказывал, что этому коварному народцу доверять нельзя. Да, так и есть! Отлетев метров на тридцать, купидончик оглянулся и с угрозой схватился за лук. Таня в от¬вет подняла перстень. Некоторое время оба угро¬жающе целились друг в друга. Наконец купидончик пожал плечами, опустил лук и удалился уже окон¬чательно.
— Вот и славно! Знаю я этих гадиков! Схлопо¬чешь стрелу и потом всю жизнь будешь вздыхать по полярнику, который десять месяцев в году жи¬вет на Северном полюсе, а два месяца до него до¬бирается, — сказала Таня.
Длинный конверт, который Таня продолжила держать в руке, напомнил о себе едва заметной дрожью. Таня не спешила читать письмо, оттягивали удовольствие. Оттягивала отчасти и потому, что удо¬вольствие вполне могло и не оказаться таковым, Вдруг это очередное послание от Пуппера, начи¬нающееся с неизменного: «Май диа Таня!»
Таня снизилась, вновь спрятала контрабас и
футляр и тогда только распечатала конверт. Ей хо-
телосъ еще немного помедлить, но все же взгляд
неосознанно, почти против воли, скользнул по
Строчкам, и тотчас высокие узкие буквы ураганом
промчались сквозь ее сознание, смяв его.
Письмо состояло всего из нескольких строк.
Я ранен. Мне нужна твоя помощь. От того, при¬дешь ли ты, зависит и жизнь Ваньки. Следуй за лету¬тучей мышью.
Верь мне и не надо вопросов!
ГБ>.
Никакой летучей мыши Taня поблизости не об-
наружила, но когда она перевернула конверт, нару-
жу выпало несколько тонких высушенных костей,
соединенных кожистыми крыльями. Они не шеве-
лились, но Таня была уверена, что, когда будет нуж-
но, за этим дело не станет.
Таня вскочила, затем опять села, затем опять вскочила. Споткнулась, увязла в снегу, и в ужасе от¬прыгнула, не понимая, кто хватает ее за ноги. За¬блудившееся сердце прыгало в горле.
Уронив письмо, Таня присела и уткнулась ви-
новатым лбом в футляр контрабаса. Контрабас от-
кликнулся ободряющим гулом. Эта привычка искать утешения у контрабаса пошла из детства. Запах фут¬ляpa и его ворчливый скрип всегда ободряли Таню.
В конце концов, именно его футляр служил ей колыбелью, когда Нинель и Герман Дурневы обнару¬жили плачущую девочку на лестничной площадке.
— Что делать, дед? — спросила Таня.
— Уот Хекюба ту хим, ор хи ту хекюба, зэт хи шуд уип фор хер?1 — намеренно коверкая англий¬ское произношение, пропыхтел Феофил Гротгер. Таня нахмурилась:
— А нормально сказать нельзя? В конце концов, у тебя не две дивизии внучек, чтобы дарить их нек¬ромагам. Так идти или нет?
— Какой бы поступок ты ни совершила, ты о нем пожалеешь. Так что лети, если хочешь, но знай, что я накладываю liberum veto2, — перстень слабо вспыхнул и погас.
Он уже исчерпал свою сегодняшнюю словес¬ную энергию.
Наконец Таня успокоилась. Если, конечно, это состояние можно было назвать покоем. Оно было подобно тому, как если бы некий сильный маг за¬морозил кипящую воду, и она так и застыла бы со всеми всплесками и пузырями.
Таня попыталась сосредоточиться. Бейбарсов ранен и обращается к ней — это вполне естествен¬но. Конечно, помогать или нет — вопрос не стоит. Когда человеку нужна помощь, она обычно нужна ему немедленно. Через три дня ему, возможно, бу¬дут нужны только венки.
Единственное, что ее настораживало в письме, — скрытая угроза в адрес Ваньки. С точки зрения Та-
1 What's Hecuba to him, or he to Hecuba, that he should weep for her? (анг.). — Гл. цитата из трагедии Шекспира «Гамлет»: «Что ему Гекуба, что он Гекубе, чтоб о ней рыдать?» (перев. М. Лозинского).
2 Свободное вето (лат.) — с XVI в. до конца XVIII в. в поль¬ском сейме право свободного протеста, при котором один воз¬ражающий член сейма мог сделать недействительным поста¬новление сейма.
ни, это было мерзко и невеликодушно. Ваньку-то зачем сюда припутали? Вроде как «добренький» Бейбарсов страхуется и берет Ваньку в заложники ее прилета. Нечто в духе: «Поцелуй меня нежно в щечку, или я кину кирпичом в твоего песика».
Письмо Глеба, которое она снова подняла, за¬шелестело у нее в руках.
«Верь мне и не надо вопросов», — прыгнула Тане в глаза последняя фраза.
— Ага, как же! Не надо вопросов! Как это по¬самцовски! Маршируй на «ать-два», курица, и ни о чем не думай! За тебя уже все решили!
Схватив зудильник, Таня принялась лихора¬дочно запускать яблоко, пытаясь связаться с Вань¬кой, но связи не было. На экране Таня видела лишь выстриженный из неба круг, по которому плыла вытянутая, похожая на скрученное полотенце туча.
«Спокойно! — сказала себе Таня. — Не пани¬куй! Ты же сердцем чувствуешь, что все с Ванькой будет хорошо. Как там говорит Ягун? Поспешность нужна только в супермаркетах при продаже про¬сроченных продуктов!»
О чем-то вспомнив, Таня распахнула футляр контрабаса и стала рыться в кармане, подшитом к подкладке. Вот и он — маленький, узкий нож для |усиных перьев.
Когда-то давно они с Ванькой заговорили его. Если бы что-то случилось с Таней, заржавела бы одна сторона ножа. Если с Ванькой — другая. С за¬миранием сердца Таня внимательно осмотрела лез¬вие. Оно сверкало как новое. Таня вернула нож в карман, в последний раз бросила на него взгляд и вдруг увидела, что кончик ножа сломан, как если бы кто-то сдуру пытался воткнуть его в твердое де¬рево. Совсем ненамного отколот, но вполне оче¬видно.
Было ли это раньше или появилось недавно, Та¬ня вспомнить не смогла и разозлилась на себя.
— Хорошо, Бейбарсов! — сказала она вслух, точ¬но он мог ее слышать. — Я тебе поверю в первый и последний раз! Но если окажется, что ты что-то сделал с Ванькой...
Таня осеклась. У нее хватило ума ощутить всю нелепую мелодраматичность этого «то я». Что мо¬жет она сделать некромагу, особенно если это Глеб Бейбарсов? Отхлестать его по физиономии роза¬ми Гурия Пуппера? Почему вообще она так долго сомневалась в своем чувстве к Ваньке, позволяя. Бейбарсову пиратствовать в своем сердце? Не по¬тому ли, что за любовь она долго принимала ее броский суррогат?
Таких суррогатов мрака десятки. Каждому хо¬рошему чувству и понятию обязательно сопутству¬ет его темный мерзостный двойник, внешне очень на него похожий, а порой так даже и более яркий. Щедрости — транжирство, улыбке — усмешка, ве¬ре — мистика, надежде — самонадеянность, пра¬ведному гневу — дешевая мстительность, деятель¬ной доброте — бесхребетная мягкотелость, терпи¬мости — всетерпимость и равнодушие, разумной осторожности — ненависть и страх к каждому по¬стороннему человеку.
Чем важнее и главнее чувство, тем больше у не-
го лукавых двойников. Больше же всего их у люб¬пи, как у чувства самого главного и центрального в мироздании.
Таня тряхнула головой, отгоняя нахлынувшие вдруг мысли и сомнения.
— Ну все! Хватит раскачиваться! Пора действо¬вать! — сказала она себе.
Оставив Гробыне записку, что она прилетит сразу в Москву на свадьбу, Таня вновь оседлала контрабас и вытряхнула кости летучей мыши на снег. Как она и ожидала, кожистые крылья тотчас захлопали, сухая кожа натянулась, и жалкая паро¬дия на живое существо, взлетев, повисла в воздухе.
Дождавшись, пока Таня произнесет полетное гаклинание, мышь решительно набрала высоту. Та¬ня опасалась, что мышь будет лететь еле-еле, но она ошибалась. Сухие кости, обтянутые высохшей кожей, неслись в потоках ледяного воздуха со стре¬мительностью курьерского поезда. Чтобы не от¬стать, Тане пришлось лечь грудью на гриф контра¬баса и вытянуть руку со смычком.
Облака, в которых они неслись, были сизыми, сплошными, ледяными. Только сейчас Таня вдруг поняла, что, торопясь собраться, не додумалась да¬же прилично одеться и натереть щеки чем-нибудь защитным, вроде гусиного жира.
Последнее тепло, которое еще сохраняло тело Тани, окончательно выветрилось, и она осознала вдруг, что не чувствует пальцев, держащих смычок, Нет, пальцы пока повиновались, но с какой-то изумленной задержкой, как сонный человек, кото¬рого тащат по лестнице. Опуститься же Таня уже не могла — летучая мышь мчалась как заведенная, не оборачиваясь, не притормаживая и даже не про¬веряя, следуют ли за ней.
С каждой минутой Таня деревенела все больше Она дышала, а изо рта у нее вырывался пар. Решив не тратить тепло даром, она попыталась отогреть нос той согнутой рукой, что обнимала гриф кон¬трабаса. Бесполезно. Кончик носа застыл и ничего не чувствовал. Таня прикинула, что завтра он будет шелушиться. Это при условии, конечно, что нос вообще не отколется, как у мраморной статуи.
Как у всякого замерзшего человека, мысли у Тани сжимались, и нормальное течение сознании сменялось не то бредовыми, не то вещими виде¬ниями. Память похожа на большого, преследующе¬го тебя пса. Пока ты несешься вперед на велосипе¬де каждодневных дел и мелочной суеты, пес отста¬ет, но стоит тебе замедлиться и спешиться, как пес памяти настигает и повисает на брюках.
Первым делом Тане явился призрачный Ягун, потребовавший, чтобы она назвала синоним слому «дружить». Таня попыталась, но не смогла, хотя сло¬во как будто было несложное.
— Вот и я говорю, что нет синонимов! И чувст¬ву нет аналогов! Оно уникально!
Потом Таня увидела Ягге. В ее видении бабуся Ягуна сидела в кресле в берлоге Тарараха, покури-
вая вишневую трубку, куталась в цыганский платок и задумчиво наблюдала, как буйное пламя выстре¬ливает в трубу искры. На вертеле жарился боль¬шой кабан. Таня мялась у порога, бормоча, что ей неловко вторгаться, а Ягун, протиснувшийся и в это видение, кричал:
— Эй! Хватит исполнять танец дежурной застен¬чивости! Запомни принцип великого Ягуни, коро¬ля чукотско-зауральского! Если при приближении к столу хозяева не бросают в тебя табуреткой, зна¬чит, ты приглашена!
Таня так живо это увидела, что рассмеялась, потянулась к согревающему пламени в воображае¬мом камине, ударилась носом о гриф контрабаса и потеряла смычок.
Встречный поток закружил сделавшийся не¬управляемым контрабас. Таня вскрикнула. Уже поч¬ти падая, ей удалось выпустить искру и заклинани¬ем подтянуть к себе почти заигранный ветром смы¬чок.
Падение и пережитый шок, как ни странно, ра¬зогрели ее. Таня вновь набрала высоту и сумела разглядеть впереди, в вате туч, складчатые крылья легучей мыши.
Та летела уже не так уверенно. Казалось, с каж¬дой минутой силы все больше ее покидают. Вскоре Тане, чтобы не обгонять мышь, пришлось перейти на самое медленное заклинание Пилотус ками¬кадзис. А потом произошло непредвиденное. Ма¬гия оставила старые кости, и они начали падать рывками, как сброшенная с балкона старая газета.
Таня снижалась кругами. Она увидела блестя¬щую сдвоенную нить железной дороги. Там, где дорога пересекалась с шоссе, что-то поблескивало Минуты через полторы Таня поняла, что это кры¬ша будки, которую ставят у шлагбаумов.
Мышь упала в снег метрах в трехстах от будки Подлетать к ней Таня не стала. Она опустилась на край шоссе, спрятала контрабас в футляр и пошли по асфальту к путям. Справа громоздился высокий гребень расчищенного снега.
Ее обогнали две или три машины. Кто-то даже сочувственно посигналил, однако подбросить не предложил. Таня дошла до шлагбаума, чей полоса¬тый перст за отсутствием поезда, был устремлен в небо, и задумчиво уставилась на будку.
Других крыш она сверху не видела. Получает¬ся, что летучая мышь привела ее сюда, если, конеч¬но, дело не в обычном сбое магии. Будка была как будка. Совершенно ничего рокового в ней не на блюдалось. Довольно новая, из красного кирпичи, с высокой, ведущей к ней железной лестницей. На подоконнике за стеклом — цветы: ванька-мокрый, герань, фиалки, алоэ. Будочницы очень любят цве¬ты. Они уравновешивают их в мире шпал, мазута и вечного грохота.
«Это было бы сильно, если бы оказалось, что Бейбарсов устроился работать на железную доро¬гу!» — подумала Таня. Ей, с ее буйным воображени¬ем, живо представился Глеб, который идет вдоль вагонов и простукивает молоточком колеса.
Пока Таня соображала, как ей поступить: сту-
чать в будку или нет, шлагбаум толчками опустил¬ся. Из будки вышла немолодая полная женщина в оранжевом жилете и с сигнальными флажками в руке. У нее было доброе круглое лицо с красными веками и мягким, похожим на второй воротник подбородком.
Через минуту из-за поворота лениво вытащил¬ся порожний товарняк. Проводив поезд, женщина дождалась, пока шлагбаум поднимется и поверну¬лась, собираясь уйти.
— Погодите! — крикнула Таня.
Женщина остановилась и, грузно повернув¬шись, посмотрела на нее с высокого крыльца. Бы¬ло заметно, что у ее будки не каждый день появля¬ются девицы с толстой коркой льда на одежде и с контрабасом в руке.
— Издалека?
— Издалека, — отвечала Таня.
— Кто ж по такому морозу шастает? Лицо-то снегом потри! Да поэнергичнее, не жалей! — посо¬ветовала женщина.
— Зачем? — не поняла Таня.
— Так не покупное ж... Пригодится еще, — ре-зонно ответила женщина.
Таня послушно растерла лицо снегом, с удив¬лением обнаружив, что кожа ничего не ощущает. Сообразив, что это означает, Таня испугалась и стала тереть лицо втрое энергичнее. Женщина про¬должала стоять на крыльце, наблюдая за ней.
— Не потерялся нос-то? И то ладно. Осталь¬ное — дело наживное, — насмешливо сказала она, когда Таня устала растирать лицо и стала скусы¬вать желтые льдинки с изнанки перчаток. Таня подняла голову.
— Глеб у вас? — спросила она, готовая при от¬рицательном ответе извиниться и сразу уйти.
Женщина перестала улыбаться, вздрогнула и удивленно посмотрела на Таню.
— Ты кто такая будешь ему? Ну проходи!..
Таня поднялась на крыльцо. Дежурная по пере¬езду грузно, как большая утка, шла впереди, рассу¬ждая точно сама с собой:
— Плох он, а в больницу не хочет ехать. Не¬приятности, что ль, у него какие, не пойму! Пом¬рет еще, а я отвечай: кто такой, где взяла.
— А вы давно его знаете? — спросила Таня.
— Давнее некуда. Стою вчера и вижу, с товар¬няка кто-то в снег прыгает. Сиганул и ко мне!.. Я ду¬маю: кто таков, а он синий весь. Прям покойник ходючий.
«Довольно точное определение некромага», — подумала Таня.
— Ты дверь-то закрой, не выстуживай! И снег мне тут не стряхивай! — закричала женщина, за рукав протаскивая ее внутрь.
Таня послушалась. Немалую часть будки зани¬мал стол с телефоном, расписанием движения по линии и толстой тетрадью большого формата. Ме¬жду столом и стеной стояли две лопаты — одна штыковая, другая для уборки снега. Тут же помеща¬лись газовая плита с баллоном и посудный шкаф.
К шкафу одним концом была прикручена прово¬лока, на которой висела белая штора в цветочек.
Дежурная отодвинула ее сердитым рывком. Сра-зy за шторой Таня увидела кровать. Бейбарсов ле¬жал, до подбородка укрытый одеялом. Лицо у него было зеленое, худое, глаза запавшие.
Когда Таня появилась, Глеб с заметным усили¬ем привстал и облокотился о спинку.
— Вы уже знакомы? Это Галина Николаевна, а это Таня, — сказал Бейбарсов.
Он был отрешенный. Казалось, Глеб смотрит не па Таню, а в себя. Именно поэтому Таня не ис¬пытала того движения сердца к нему, которого смут¬но боялась и одновременно ждала.
Дежурная что-то пробурчала и вышла, задер¬нув за собой штору. В следующую минуту Таня об¬наружила, что Галина Николаевна все делает с шу¬мом. С грохотом ставит сковороду на плиту, с гро¬хотом передвигает стулья. Даже с кошкой она не могла разговаривать спокойно и орала на нее, под¬талкивая валенком к миске. Кошка, сытая до ожи¬рения, не обижалась. Заметно было, что к крику она давно привыкла.
— Она такая всегда? — спросила Таня.
— Всегда, как я сумел понять, — улыбаясь углом рта, сказал Глеб. — Это у нее внутренняя компен¬сация за доброту. Вроде как она сама себя стыдит¬ся. «Вы все думаете, что я хорошая? А вот я сейчас как вас разочарую!»
Таня молчала, внимательно глядя на него. Она представляла себе их встречу совсем не так, не в будке у железной дороги, когда рядом через занавес¬ку швыряют на плиту сковородки и грохочут поезда.
— Привет! А я это... получила твое письмо, -сказала она, чтобы что-то сказать.
Для Глеба это не стало новостью.
— Я знаю. Я почувствовал мгновение, когда в мыши шевельнулась тень жизни.
— Ты здесь давно?
— Нет.
— И надолго? Пока не выздоровеешь?
— Пока не выздоровею, — подтвердил Глеб со странной усмешкой.
Выглядел он скверно. Губы были воспаленнье, а кожа на лице натянулась настолько, что явствен¬но выделялись контуры черепа, особенно отчетли¬вые на скулах.
Смятение Тани не укрылось от Глеба.
— Лучше поговорим о чем-нибудь другом, — предложил он.
— О чем?
— Сложно поверить, что за сутки можно мно¬гое передумать, но страдание иногда ускоряет мыс¬лительные процессы. Теперь я совершенно точно вижу, что когда человек не может затормозить се¬бя сам, жизнь помогает ему, заботливо выращивая на пути у него столб. Так что лучше все же иметь тормоза внутри. Говорю тебе это на практике.
— На практике? — не поняла Таня.
— Хочешь взглянуть на мою практику? Пожав¬луйста!
Бейбарсов рывком сдернул одеяло. Таня увидела, что правая нога у него распухла до невероят¬ных размеров, а ступня имеет сине-фиолетовый от¬тенок. От ноги шел тяжелый запах. Казалось, из¬нутри она плавится на медленном огне.
Глеб разглядывал свою ногу с отрешенной со¬зерцательностью.
— Хороша, не правда ли? — сказал он. — С утра она была несколько меньше, и фиолетовый отте¬нок не так заметен. Жаль, что не зеленая. Тогда мож¬но было бы представлять, что это новогодняя елка. Нарисовать на ней краской какие-нибудь шарики...
— Что у тебя с ногой? — оборвала его Таня.
— Бытовая травма. Мы дрались на дуэли с Вань¬кой, — сказал Глеб со слабой улыбкой,
— Так это тебя Ванька?
— Говорю тебе, бытовая травма. Я поранился обломком первой косы Аиды Плаховны Мамзель¬киной, если тебе что-то говорит это имя. Первая коса была у нее костяная. Сам не пойму, почему я не умер мгновенно. По идее, со мной должно было произойти то же, что и с упырями.
Таня никак не могла оторвать взгляд от его страшной ноги. Ей не верилось, что это раздувшее¬ся бревно может принадлежать Глебу. Мысль не ук¬ладывалась в ее сознании ни вдоль, ни поперек.
Очнувшись от созерцания, Таня метнулась к нему.
— И что, ничего нельзя сделать? Глеб покачал головой.
— Может, в больницу? Или к Ягге? Бейбарсов усмехнулся.
— Я сам больница, и как больница говорю те¬бе, что медицина тут бессильна, — сказал он.
— И что теперь будет? Ты умрешь? — спросила Таня, не успев в полной мере осознать смысл это¬го жуткого слова.
Точнее, она осознала его только тогда, когда на лице Глеба появилась скривленная улыбка.
— Ты действительно хочешь знать? -Да.
— Тогда давай вернемся к дню, когда мы с то¬бой виделись в последний раз на драконбольном поле. Ты помнишь его?
«Будто сейчас», — хотела сказать Таня, но огра¬ничилась еще одним нейтральным «да».
— В тот день я упивался своим благородством и тем, как я вопиюще несчастен. Тогда я считал, что победил Тантала и покорил его зеркало. Ми¬лый такой самонадеянный мальчик, ухлопавший самого сильного из некогда живших некромагов! О том, что быстрые победы всегда лукавы, я как-то не подумал.
— И что?..

Добавлено (27 Июнь 2008, 08:30)
---------------------------------------------
— Не прошло и двух дней, как ночью мое серд¬це остановилось. Это случилось довольно неожи¬данно. Толчок, чернота, и душа катапультируется из подбитого истребителя. Я попытался вякнуть, что некромаг не может умереть, не передав дара, но оказалось, что это все большая лабуда. Очень даже запросто, оказывается, может. Едва я катапуль¬тировался, как обнаружил, что меня вообще-то уже
ждут, причем, как это ни печально, совсем не зла¬токрылая стража.
— Хочешь сказать, что попал в Тартар? — с ужасом начала Таня.
Бейбарсов наклонился и вновь набросил одея¬ло на свою распухшую ногу.
— Разумеется. Окажись я в Эдеме, это было бы странно. Ты не находишь?
Таня промолчала.
— В Тартаре мне, разумеется, не поправилось. Я стал рваться оттуда, бузить и вести себя громко. Но это, опять же, никого не удивило. Там все ведут себя громко, ну пока у них есть какие-то силы. А так как силы дает только свет, а света там нет, то очень скоро они теряют все, что принесли с со¬бой, и их серые тени носит по бесконечной пус¬тыне, как повисшие в воздухе тряпки. Ну да это те, кто избежал особых мук.
Бейбарсов шевельнул рукой, показывая, как именно ветер передвигает тряпки.
— Тартар мерзостен даже не тем, что там пла¬мя и холод. Гораздо больше мучит то, что там нет любви, надежды и света. Казалось бы, плевать, да вот только совсем не плевать... Там плохо даже то¬му, кто считал, что он и живет злом, и дышит злом.
Глеб говорил тихо, опустошенно, с мрачной безнадежностью. Точно и не говорил, а отрывал куски от смятой газеты и, разжимая пальцы, позво¬лял им падать. Таня поняла, что тот, кто соприкос¬нулся с муками Тартара, никогда уже не будет пружним.
— И что там? Правда, муки? — спросила Таня с участием.
— И это тоже. Но страшнее телесных мук -ощущение, что ты лишен чего-то главного, о чем ты никак не можешь вспомнить. Словно роешься в помойке мира в тщетной попытке найти что-то безумно для тебя важное, разворачиваешь мокрые бумажки, ковыряешься в гнили и понимаешь, что ничего живого и настоящего там нет. А омерзи¬тельнее всего — ощущение, что это финал, послед¬няя точка. С тобой уже расплатились за все, что ты совершил, и ничего другого не будет. Понимаешь?
— Пытаюсь понять, — честно сказала Таня.
— Там в Тартаре зло предоставлено самому се¬бе и показано таким, какое оно есть. Без иллюзий.
— А здесь иллюзии, получается, были? — усом¬нилась Таня.
Глеб кивнул.
— Сколько угодно.

Добавлено (27 Июнь 2008, 08:35)
---------------------------------------------
Глава 12 ГОРЬКО!

Бояться надо не поступков, а ле¬ни, вялости, нытья, уныния. Под ле¬жачий камень вода еще, может, и затечет, а вот под обмазанный соп¬лями нет. Он гидроизолирован.
Ягун

В три часа дня к дверям загса, что в районе Ко¬ровинского шоссе в Москве, подъехал длинный лимузин, украшенный лентами. Водитель, бойкий южный человек, вызвоненный по газетному объяв¬лению всего час назад, первым делом выяснил, кто ему будет платить, и потребовал вперед задаток.
Вопрос был, что называется, не в бровь, а в глаз. Семь-Пень-Дыр посмотрел на Жикина, Жикин — на Семь-Пень-Дыра. Затем оба — Жикин и Дыр — посмотрели на двери загса.
— Плати! У тебя деньги есть! — заявил Жикин.
— Есть, но они у меня из кармана не вытаски¬ваются, — грустно ответил Семь-Пень-Дыр, неко¬гда метко охарактеризованный Гробыней как «па¬пахен общемирового жмотства».
Жорика это не удивило. Когда требовалось от¬дать хоть копеечку, у Семь-Пень-Дыра сам собой сжимался кулак и пальцы на руке деревенели на¬столько, что разомкнуть их можно было лишь ломом. Причем происходило это на уровне физиологии, против всякой воли самого Дыра, как он утверждал. Так уж бедный Дыр был устроен, что высчитывал даже проценты с копейки, которую его приятель пять минут подержал в руках. Просто подержал.
— Платыть будем? — спросил водитель нервно.
— Будем! — вздохнул Жикин.
Он поднял кольцо и расплатился с водителем искрой. Водитель с довольной ухмылкой достал бумажник, сам себе вручил деньги, тщательно пе¬ресчитал, посмотрел на свет и вновь убрал в бу¬мажник. Он даже попытался вручить Жикину сда¬чу, но тот благородно отказался. Он не хотел про¬слыть мелочным, так как пришел на свадьбу не один, а с девушкой.
Девушку Жикина звали Света. Она училась на переводчицу в институте, название которого не смогла бы написать без ошибки, но это было не¬важно, потому что переводчицей становиться она не собиралась. Света была рождена, чтобы быть чьей-то половинкой. Предоставленная сама себе или запертая в пустой комнате, она рисковала бы исчезнуть совсем.
Если Жора слегка улыбался, Света хохотала. Морщился — и она пугалась. Жикину, как лично¬сти втайне закомплексованной, такое отношение льстило. Проучившись требуемое количество лет в школе и два года в институте, Света не знала, ка-
кой сейчас год от сотворения мира. Не знала, кто такой Суворов, когда закончилась Первая мировая война, что означает слово «ингредиент» и легко могла ляпнуть что-нибудь в духе: «Москва — какое название прикольное!» Зато и плюсов у Светы бы¬ло немало. Всегда хорошее настроение, отличные зубы и потрясающая, совершенно сказочная спо¬собность быстро приготовить ужин из ничего.
Стеклянная дверь загса открылась, и появились Шурасик с Ленкой Свеколт, которые были свидете¬лями. Шурасик со стороны жениха, Свеколт — со стороны невесты.
— Ну что, скоро? — крикнул Семь-Пень-Дыр.
— А куда им спешить? Они бумажки ламиниру¬ют... Фервайле дох! Ду бист зо шен!1 — отвечал Шу¬расик.
Дыр его не понял, но на всякий случай сделал умное лицо и стал терпеть дальше.
Минут через пять дверь загса вновь распахну¬лась и вышел сияющий жених, через плечо кото¬рого была переброшена невеста. Водитель лимузи¬на посмотрел на атлетичного Гуню, наполнявшего своим телом черный костюм, на его низкий лоб, сломанный нос, густые брови и занервничал:
— А жэних кто? Бандыт? — спросил водитель у Жикина.
— Нет. Волшебник, — ответил Жикин. Водитель засмеялся, оценив шутку.
1 Verweile doch! Du bist so schon! — Остановись, мгновенье! Ты прекрасно! (нем.) — Гёте
— Валшэбнык, да! Я сразу понэл, что валшэб-нык!
Гуня враскачку подошел к лимузину и в меру аккуратно, без заметного членовредительства, по¬грузил в него любящую жену. Любящая жена писк¬нула. Ленка Свеколт умиленно высморкалась в пла¬ток.
— Свадьба — это прекрасно. Цурюк цур натур, так сказать! — сказал Шурасик.
— Какой «цурюк»? — не поняла Свеколт.
— Ты что, не читала «Общественный договор» Руссо? — ужаснулся Шурасик.
— Читала невнимательно, — сказала Ленка.
— Ну да что с вас, некромагов, взять! Вам толь¬ко результаты вскрытий читать! «Цурюк цур на¬тур» — это назад к природе.
* *
Сорок минут спустя, белым кораблем проплыв по зимнему городу, лимузин остановился у ресто¬ранчика, который на весь вечер сняли Дыр и Жи-кин. Водитель почесывал лоб, недоумевая, почему в городе в этот час нет пробок и улицы почти пустые.
Зато Шурасик ничему не удивлялся.
— Ну и сколько? — спросил он у Свеколт.
— Две тысячи двести тридцать два, — ответила Ленка.
Именно столько автомобилей заглохло на пе¬рекрестках и прилегающих улицах, чтобы пропус¬тить их лимузин.
Ресторан располагался в подвале, куда нужно
было спускаться по длинной лестнице с разной величины ступеньками, на которой, наверное, сло¬мал себе шею не один подвыпивший папа Карло. Назывался ресторанчик «Алмазный ключик». Странноватое название, особенно если учесть, что из алмаза ничего выковать нельзя. Зато внутри в большом количестве обнаружились самые обыч¬ные ключи, привязанные за веревочки и прибитые гвоздями к низким балкам.
— Что это тут за царство Бессмертника Кощее¬ва? — капризно поинтересовалась Гробыня.
— У них концепция такая. Если у кого-нибудь есть ненужный ключ, который ничего уже не от¬крывает, а лишь отягчает память, его можно оста¬вить здесь! Привязать где-нибудь! — авторитетно
сказал Жикин.
Светка восхитилась и побежала привязывать ключ. Правда, потом оказалось, что вместо ненуж¬ных ключей она привязала два нужных, а отвязы¬вая их, перепутала и отвязала два чужих.
Их уже ждали. Три стола были сдвинуты вместе и покрыты общей скатертью. Около столика, по¬щипывая нарезанную колбаску, паслись две девуш¬ки-официантки.
— К нам нельзя! У нас заказ! Свадьба! — сказали
они Гуне.
— Свадьба — это я. То есть я — это жених, —
сообщил Гуня.
Ему не сразу поверили. Видимо, у Гуни был вид человека, вступить в брак с которым рвались не¬многие.
— А где невеста? — спросила та из официан¬ток, что была посмелее.
Гуня молча повернулся.
— Я невеста! — сказала Гробыня, которую Гуня снова нес на плече.
Девушки быстро дожевали колбасу, и справед¬ливость была восстановлена.
Вскоре стали собираться те гости, что не смог¬ли приехать раньше. Первым из новой партии прибыл Демьян Горьянов. Он поздравил Гробыню с Гуней и, по их просьбе, отсел за шторку, потому что вид у него был кислый, а из кухни ресторана уже донесся печальный вопль. Следом за Демьяном появился Кузя Тузиков с большим букетом роз, ко¬торый вручил почему-то не Гробыне, а Гуне.
— И чего мне с этой фигней делать? — спро¬сил Гуня. — Лучше б ты протеин купил!
Тузиков жестом фокусника распахнул пальто и показал большую железную банку. Оказалось, что протеин он купил тоже.
Рядом с Кузей Тузиковым шла девушка в тем¬ном пальто, темных джинсах, темной шапке и тем¬ных очках. Это была Лиза Зализина, которая тот¬час громко пояснила всем присутствующим, а по¬том каждому по отдельности, что они с Кузей не вместе, а просто встретились на лестнице.
Затем она поздравила Гробыню с началом се¬мейной жизни, прозрачно намекнув, что и сама была когда-то счастлива, пока некоторые негодяйки не разрушили ее жизнь. Выслушав вежливый вздох Гробыни и приняв его во внимание, Лизон нашла свободный стул, села и стала с аппетитом есть са-
лат. Заметно было, что Лизон наслаждается тем впе¬чатлением, которое производит на окружающих.
— Интереснейшая личность, если разобраться! — негромко сказал Ленке Шурасик.
— И чем она тебя интересна? — спросила Све-колт, пытавшаяся от нечего делать оживить жаре¬ного цыпленка в тарелке у Семь-Пень-Дыра.
Видимо, отчасти ей это удалось, потому что ко¬гда Дыр попытался вонзить в него вилку, цыпле¬нок врезал ему крылом в челюсть.
— Лизон явно подпитывается собственными несчастьями. Вампирит, но не кого-то извне, а са¬му себя. Всякое горе кажется ей в сто раз больше, чем оно есть, а всякая радость в сто раз меньше.
— Я это давно поняла! — согласилась Ленка. — Она для того и выжила Бейбарсова из своей жиз¬ни, чтобы быть несчастной. Законно несчастной, я имею в виду. Конечно, можно сказать, что Глеб ушел сам, но, на мой взгляд, перетягивание каната ис¬ключительно групповой вид спорта.
Зал постепенно наполнялся. Прилетели Верка Попугаева и Дуся Пупсикова. Следом за ними — Жанна Аббатикова, тотчас оттянувшая Свеколт за рукав куда-то в угол и начавшая с ней шептаться.
Услышав тревожно-блеющее «Ге-е-е-еб!!!», с не¬осторожной громкостью произнесенное Аббати-ковой, Лизон перестала жевать и принялась жадно прислушиваться, но у нее внезапно сильно заболе¬ло ухо, и она невольно отвлеклась.
Затем подвалила большая и дружная толпа, при¬бывшая из Тибидохса в крылатом дилижансе Ме-Дузии Горгоновой: Маша Феклищева, Катя Лоткова, Пипа и Генка Бульонов. Все были до крайности раз¬дражены на малютку Клоппика. Оказалось, что, пока они летели, дверца древнего дилижанса оторвалась и малютка Клоппик выпал с высоты около двух ки¬лометров. Двадцать минут они проискали его в бу¬шующем океане, сами чуть не утонули, после чего обнаружили, что Клоппик, оказывается, мирно от¬сиживался в ящике на козлах дилижанса.
Ругая Клоппика, они даже забыли, по какому поводу прилетели в Москву. Пипа вспомнила пер¬вой и кинулась обнимать Гробыню.
— Бабуля, я так рада! Так рада! — восклицала она, тиская Гробыню как пластилиновую зверушку.
— Какая я тебе «бабуля»? Берегись теперь сама, дедуля ты моя! — отвечала Склепова.
— В каком смысле «берегись»? — не поняла Пипа.
— Женское воображение имеет вирусную при¬роду. Стоит одной подруге выйти замуж, как в бли¬жайшее время за то же самое выходят и все осталь¬ные. Включается механизм «аячторыжая», и Гиме¬ней, как санитар в психушке, начинает скручивать всех подряд своими узами... — пояснила Гробыня.
В сумочке у нее зазвонил зудильник.
— О, тут Ягун с Ванькой! Да, конечно, прилетай¬те скорее! — нашарив его, затараторила Гробыня.
Ягун не заставил себя долго ждать и прилетел минут через десять. Правда, он был один.
— А где Ванька? — спросила Гробыня.
— В Подмосковье.
— Как в Подмосковье?
— Остался с драконами на каком-то свекольном поле. Не хочет их бросать! И охота человеку дрыг-
нуть на морозе, мамочка моя бабуся? Давай ему по¬ка хоть пару сосисок телепортируем! А через ча¬сик я его сменю! — сказал Ягун и, за отсутствием в поле зрения сосисок, телепортировал Ваньке всю тарелку Кузи Тузикова.
Вилка Тузикова вонзилась уже в опустевшую столешницу.
Празднование, поначалу довольно спокойное и даже дежурное, становилось все более шумным. Ягун, узурпировавший престол тамады, брызгал идея¬ми. Сложно было поверить, что эта гиперактивная личность десять часов провела в седле пылесоса и едва не превратилась в кусок льда.
Из банального вручения подарков Ягун устро¬ил настоящее шоу. Играющий комментатор так шу¬мел и бузил, что официантки рисковали выгляды¬вать из кухни только в сопровождении повара. Сам Ягун подарил молодоженам ненужный ему манок для гарпий.

Добавлено (27 Июнь 2008, 08:35)
---------------------------------------------
Дуся Пупсикова после пятого бокала шампан¬ского принялась гадать на салате-оливье. Она раз¬брасывала по столу горошины и, пачкая пальцы в майонезе, пыталась представить, что будет через пятнадцать лет. Однако представления у нее рас¬плывались и не шли дальше того, что Тузиков об¬лысеет и потолстеет, а Семь-Пень-Дыр станет хо¬зяином ломбарда. Склепова же, разумеется, сменит Грызиану и сделается самой крутой телеведущей.
Как ни странно, Гробыню эта заманчивая пер¬спектива не вдохновила, и она едва не запустила в Пупсикову тарелкой с салатом.
— Нет уж, родные мои! Никаких лысогорских шоу! Через пятнадцать лет я буду матерью восьми детей и лопатой зарублю того, кто будет учить их всякой магии! И никакой больше «Гробыни». У меня между прочим, и нормальное имя есть, если кто-то забыл... — заявила она.
Многие засмеялись, приняв это за шутку, одна¬ко умный Ягун успел ужом скользнуть в сознание Гробыни, кое-что там увидел и задумался так, что за пять минут ни разу не пошутил. Если не считать ча¬сов сна, то для Ягуна это был своеобразный рекорд. Затем Ягун вспомнил, что обещал сменить Вань¬ку, и отбыл на пылесосе. Едва он спрыгнул с пыле¬соса в сугроб, как Ванька ринулся к играющему ком¬ментатору с явным намерением его придушить.
— Чего ты злишься? Я тебе тарелочку послал. Заботился, между прочим. Не получил? — спросил Ягун.
Ванька толкнул его в грудь и посадил в сугроб.
— Я так и знал, что это ты! Твоя дурацкая та¬релка при телепортации перевернулась и всю бош-ку соусом залила... На морозе! — сказал Ванька.
Ягун, заинтересовавшись, покинул сугроб и за¬бегал вокруг Ваньки.
— Не надо говорить «бошку»! Надо говорить «во¬лосы»! — уточнил он. — Смотри-ка, мамочка моя бабуся, как художественно все заледенело! Ты что, без шапки был? Ай-ай-ай! Ухи-горлы-носы этого не одобряют!
Чудом не перепутав головомойное заклинание с головотяпским, играющий комментатор привел Ванькины волосы в удовлетворительное состояние и отправил Валялкина к Гробыне.
— Если вдруг дороги не найдешь, не комплек¬суй! Прямо подлетаешь к первому же прохожему и спрашиваешь: «Где тута, милый человек, свадьбу гу¬ляют?» Москва город маленький. Здесь все друг друга знают, — напутствовал он его.
Захватив с собой Тангро, Ванька отбыл. «Алмаз¬ный ключик» он нашел довольно быстро, несмотря даже на то, что играющий комментатор объяснил адрес крайне путано, со множеством ненужных де¬талей.
К тому времени как Ванька оказался в рестора¬не, гости на свадьбе успели уже поднадоесть друг другу, и появление Ваньки воспринято было с ра¬достью. Вначале Пупсикова и Попугаева повисли у него на шее, причем Попугаева едва не зацеловала его до дыр. Потом счастливый жених едва не раз¬давил Ваньку в своих приветственных объятиях. Затем подошел Шурасик, и Ванька выслушал длин¬ную лекцию о палатализации согласных и ее влия¬нии на некоторые заклинания.
Спасла Ваньку Свеколт. Она увела Шурасика за руку, а к Ваньке мимолетно принюхалась и сказа¬ла, что соус, на ее взгляд, не самый удачный. С пер¬цем на кухне определенно перемудрили.
Ванька что-то пробурчал в ответ, пытаясь вы¬смотреть среди гостей Таню. Бесполезно. Ее еще не было. Почти насильно Ваньку посадили между Аббатиковой и Семь-Пень-Дыром и принялись уси¬ленно кормить.
— А то от те-е-бя о-са-а-ался оди-и-ин с-е-е-елет! — пропела Аббатикова.
Ваньке однако кусок в горло не лез, потому что он обнаружил прямо напротив себя Зализину наблюдавшую за ним с прилипшей к губам усме¬шечкой.
— Что же ты со старыми друзьями не здорова¬ешься? Как молодость проходит? Как Танечка? Не заела тебя? — спросила она нежно.
Едва договорив, Зализина повернула голову и всмотрелась во что-то. Зрачки у нее сузились.
— О, Гроттер! Вот уж точно говорят: не к ночи помянуть, а ко дню!.. — сказала она. — А нам Ва¬нечка только-только о тебе рассказывал! Прям жуж¬жит и жужжит — все про тебя! Всем уже надоел своими откровенностями!
Таня посмотрела куда-то сквозь Зализину, и та притихла. Такой взгляд не подделаешь. Нет, с Грот-тершей явно что-то происходит. Она чем-то по¬трясена, почти смята, но вот только чем? Зализина даже на стуле заерзала от невозможности это узнать. Таня поздравила Гробыню и подошла к Ваньке. Во всех случаях, которые не требовали беспроцент¬ных денежных вложений, Семь-Пень-Дыр поступал достаточно благородно. Вот и сейчас он без под¬сказок встал и пересел на другой стул. Таня же се¬ла рядом с Ванькой и под столом незаметно взяла его за руку.
Ванька единственный не лез к ней с вопроса¬ми и даже не поздоровался вслух, а только очень тепло, «по-ванышнски» улыбнулся. Словно и не бы¬ло недель разлуки. С Ванькой было хорошо. Он все¬гда чувствовал ее настроение. Причем не мимолет¬ное, поверхностное и часто капризное настроение, которое может поменяться раз семь за минуту, но настроение истинное, глубинное, которое держит¬ся порой месяцами и неделями. Таня иногда дума¬ла, что это потому, что, привыкнув общаться с жи¬вотными, которые не могут толком объяснить, где у них болит, Ванька то же зоркое сострадание пе¬ренес и на людей. Хотя нет. Видимо, эта мудрость сердца была врожденной и отыскала себе подхо¬дящую профессию.
С Ванькой можно было разговаривать глазами. В сущности, голос надо использовать только для выяснения конкретных вещей: «Где сахар»? — «Возь¬ми там-то!» Для всех же остальных, важных и тре¬петных вещей гораздо больше подходят глаза.
«Как ты?» — спрашивали ее Ванькины глаза. «Устала и запуталась», — отвечали ему Танины. «Но ты со мной?» — «С тобой. Но мне сейчас плохо».
Таня ела, слепо тыкая вилкой мимо картошки в тарелке, и ощущала себя опустошенной. Шум свадь¬бы проходил стороной, никак не затрагивая ее.
К Тане подошла Ленка Свеколт и коснулась плеча, привлекая внимание.
— Давай поговорим!
Таня вопросительно скосила глаза на сидящую напротив Зализину.
— Ерунда! — сказала Свеколт.
Окунув палец в стакан с соком, она начертила на столе руну, превращавшую для окружающих их слова в классические цитаты.
— Ты нашла его? Вы ведь виделись! — спросила Ленка.
— Эс зинт нихт алле фрай, ди ире кеттен шпоттен!1 — донеслось до Зализиной, и, недоумевая, она заморгала, как сова.
Шурасик понимающе заржал. Это были шуточ¬ки его калибра.
— Откуда ты знаешь? — спросила Таня.
— У тебя на лице его тень. Я знаю, что ему сей¬час плохо. Где он? Помоги его найти!
— А вы с Аббатиковой сами не можете? — уди¬вилась Таня.
— А ля гэр ком а ля гэр!2 — услышала Лизон и от досады едва не перегрызла вилку.
— Раньше могли. Теперь нет. Он не хочет пока¬зываться нам.
Таня понимающе кивнула и объяснила Свеколт дорогу к будке у переезда. Несмотря ни на что, Бейбарсов не прав. Конечно, отправиться в Тартар с высоко поднятой головой жест красивый, да вот только в Тартаре этого не оценят. Перечеркивая тех, кому ты дорог, ты вместе с ними перечеркива¬ешь себя. Свеколт не переспрашивала. Дорогу она поняла почти мгновенно, хотя станция была самая захолустная и ее название явно ничего не говори¬ло ни Ленке, ни подошедшей Аббатиковой.
Собирались некромагини недолго. Ленка что-то шепнула Шурасику и исчезла вместе с Жанной. Немного погодя на вешалке растаяли и их куртки, которые они забыли взять с собой сразу.
' «Не все свободны те, что смеются над своими цепями» (нем.) — Лессинг.
2 На войне как на войне (фр.).
— Могли бы хоть попрощаться... — сказала Гро-быня.
Скальпельная решимость Свеколт и Аббатико¬вой напомнила Тане, что раскачиваться долго нель¬зя. Прошло уже несколько дней, а поручение Сар-данапала было до сих пор не выполнено. Сфинкс по-прежнему лежит в берлоге Тарараха и ожидает ответа.
Задавать вопросы Ваньке Таня не стала. Ее не оставляло ощущение, что делать этого не следует. Таня попыталась заговорить с Жикиным, но тот слышал одни цитаты, пока она не догадалась сте¬реть со стола руну.
— Что у меня в руке? — спросила Таня, подно¬ся к его носу кулак.
Жорик на всякий случай дернулся. С Таньки-ным кулаком у него были связаны неприятные вос¬поминания.
— С Ванькой в эти игрушки играй! — сказал он. —А как выбросить это так, чтобы оно боль¬ше не вернулось?
— Пожертвуй кому-нибудь, только отстань, — проворчал Жикин и отодвинулся вместе со стулом.

Добавлено (27 Июнь 2008, 08:36)
---------------------------------------------
Когда Таня ушла, Жорик с явным облегчением вздохнул и покрутил пальцем у виска.
— Весь Тибидохс пробегала за мной и совсем свихнулась, — сказал он удивленной Светке.
— А мне показалось, ты ее боишься. Ты щурил¬ся, как наш кот, к которому папа идет с веником, — сказала Светка.
Жикин посмотрел на нее с подозрением. На¬блюдательных девушек он опасался. Кроме того, у Светки оказался папа, а девушек с активными па¬пами он не любил.
Таня тем временем уже подошла к Шурасику.
— Что у меня в руке? — спросила она реши¬тельно.
Шурасик за цепочку вытянул из кармана мо¬нокль и устремил его на Танину руку.
— В основном кости. Могу перечислить их все по латыни, если тебе интересно, — ответил он веж¬ливо.
Таня подумала, что чужой латыни Феофил Гроттер точно не вынесет.
—А как выбросить это так, чтобы оно боль¬ше не вернулось?
— Способов море, — охотно пояснил Шура¬сик. — Можно отрубить. Скормить какому-нибудь хищнику. Трансформировать в крыло преобразую¬щим заклинанием. Единственное, чего бы я тебе не советовал: отдавать руку некромагу.
Таня кивнула, благодаря Шурасика за ответ, а еще больше за то, что он ничему не удивился, и отошла на несколько шагов.
— Что у меня в руке? — спросила она.
Вопрос был обращен к Семь-Пень-Дыру, но как-то так получилось, что Дыр улетучился, а перед Та¬ней выросла Лизон.
— Мое счастье! Ты украла его! Раздавила в сво¬их красных бесформенных пальцах! — заголосила она, стекленея глазами, что было очевидным при¬знаком истерики.
А уж что-что, а истерить Зализина умела с пол¬ным отрывом от реальности. «Профессиональная
истерика — это такая высокооплачиваемая работа! Если этот дар есть — никакой магии не нужно!» — говорил, помнится, Ягун.
Лизон всегда была такой. Еще в лопухоидном мире, до Тибидохса, она специализировалась на «качании прав». Школьных, человеческих и про¬чих. Вечно рассуждала, сколько учитель имеет пра¬во задать, а сколько не имеет, записывала номера пылесоса, который чешуей обрызгал, и делала мно¬гие другие как будто правильные, гражданские, но вместе с тем скользкие какие-то вещи.
— Может, это и правильно, когда у человека есть самоуважение. Но самоуважение не должно погло¬щать самого человека. Тогда это уже называется иначе. Равно как и бережливость называется ина¬че, если перешагивает грань, — как-то сказал Сар-данапал Медузии, когда они говорили о Лизон.
—А как выбросить это так, чтобы оно боль¬ше не вернулось! — безнадежно спросила Таня, по¬нимая, что отступать некуда.
— Отдай своему Ванечке! — сказала Зализина, и это был первый случай за всю историю их зна¬комства, когда слова Зализиной напугали Таню.
«Ну вот и все. Теперь можно и к Сарданапалу», — сказала она себе, взглядом отыскивая, где оставила футляр с контрабасом. Оказалось, что буквально за мгновение до того, как она коснулась футляра взглядом, Ванька подошел и, привычно обняв фут¬ляр, выпрямился с ним вместе. Таня вновь ощути¬ла, что Ванька понимает ее даже не с полуслова, а с четвертьмысли.
«Может, я Ванькино ребро? Ну так же, как Ева сотворенная из ребра Адама?» — подумала она.
От Зализиной, приклеившейся к ней как клещ, Таню спасла Гробыня. Она подошла и обняла Грот-тер сзади, положив подбородок ей на плечо.
— Отстань от Танюхи! Будешь плохо себя вес¬ти, сглажу — и тебя на том свете засунут в компью¬терную игрушку трупиком! — предупредила она Ли¬зон.
Зализина сердито отвернулась. Истерики любят серьезное и вдумчивое к себе отношение. Без вдум¬чивого отношения по полу кататься неинтересно.
Таня еще раз поздравила Гробыню и попроща¬лась с ней.
— Извини, что без подарка!
— Да ладно! Лучший мой подарочек — это ты! — ответила Склепова фразой из мультика. — Главное, проверь, чтобы в кармане вилок из ресторана не оказалось!.. Удачи, Танька! Я тебя люблю!
Когда Таня уходила, Гробыня уже жизнерадост¬но сообщала Попугаевой, что к ее родителям они с Гуней заглянут завтра и посидят там еще часика два-три. Жалко, что Гунину маму нельзя пригласить, потому что она уехала в Караганду в составе жен¬ской команды по боям без правил.
На улице Таня повернулась к Ваньке. Он стоял на ветру с ее контрабасом, светящийся и неоно¬вый от льющегося с ресторанной вывески света, и , пытался одной рукой застегнуть куртку. Контрабас | он при этом не выпускал, ибо это нарушило бы его верность Тане, выражавшуюся в верности принад¬лежащему ей предмету.
Таня помогла ему.
— Тебя долго не было. Я ждала. Почему ты так долго не прилетал? — тихо сказала Таня.
Это были первые слова за вечер, которые она сказала ему вслух.
— Не мог, — сказал Ванька.
— Но теперь ты не улетишь?
— Осень мокрая была. Деревья влаги набрали, а теперь мороз ударил... Боюсь я, лешаки одни не справятся, — сказал Ванька задумчиво.
Однако голос его не был непреклонным. Таня почувствовала, что он обязательно отправится с ней в Тибидохс и останется там на несколько дней. А на больший срок и загадывать не стоит.
— Знаешь, о чем я все время думала, когда сер¬дилась на тебя, что ты не появляешься? — спроси¬ла Таня.
— О чем?
— Я вспоминала, как индейцы назначали друг другу свидания. Один говорил: «Рыбий глаз, встре¬тимся у озера Тиу-Киуку между первым и пятым Днем новой луны!» — «Хорошо, Тараканья нога!» — отвечал другой. Один приходил, разумеется, раньше и, покуривая трубку, спокойно ждал другого трое-четверо суток. Ссориться из-за пяти минут опозда¬ния в метро они бы точно не стали.
Ванька кивнул и стал сбивать лед с трубы пы¬лесоса.
— Действительно, не стали бы. Истинное время мало похоже на время календарное. И измерять его надо не в часах и в минутах, а в переживаниях и мыслях. Истинное время не требует успеть куда то к сроку, а просто прийти, приплыть, добрать¬ся... — сказал он.
Спустя минуту контрабас и пылесос уже неслись туда, где мерзнущий играющий комментатор карау¬лил на поле драконов.
«Алмазный ключик» постепенно пустел. Гости расходились. Наконец наступил момент, когда Гро¬быня осталась в зале одна. Гуня вышел, чтобы вы¬нести заснувшего прямо за столом Кузю Тузикова. На реактивном венике уставший Кузя усидеть уже не мог, и его пришлось грузить в такси. Таксист, молодой парень, откровенно ржал, когда Гуня за¬ботливо укладывал на колени пассажиру большой веник.
Гробыня поднесла бокал с шампанским к зер¬калу и чокнулась сама с собой.
— Поздравляю тебя, Аня! Ну как ты пережила этот денек? А ведь волновалась, в подушку плака¬ла, — спросила она сама у себя, и сама себ

Добавлено (27 Июнь 2008, 09:07)
---------------------------------------------
Глава 13 ОТВЕТ
Человеческие действия и поступки стоит взвешивать не с точки зрения материальной выгоды, а с точки зре¬ния времени, которое они пожирают.
Сардашпал Черноморов

Активная личность отличается от гиперактивной в основном степенью беспокойства своих ручек Ко¬гда Таня и Ванька прилетели на подмосковное поле, то гораздо раньше Ягуна и драконов увидели боль¬шой костер, плясавший на подмороженной земле огненной запятой.
Когда пылесос и контрабас опустились на по¬ле, играющий комментатор как раз, пыхтя, подтас¬кивал к огню толстую ветку. Молодые драконы кру¬тились возле огня, поочередно засовывая в него морды.
— А ну фу! Пошли отсюда! — орал на них Ягун, швыряя в них палками и снежками.
— Чего ты взбесился?
— Кто, я? Да они мне два раза уже весь костер расчихали! А этот, Пепельный, самый из них гад!

Только притащишь пень какой-нибудь, а он дохнет на него — и раз! — головешки одни. Сидит и ска¬лится. А ну уйти, морда! Русским языком тебе ска¬зано!
Радостная, полная жизни «морда» на мгнове¬ние отодвигалась, после чего вновь лезла в костер. Не слушая Ягуна, Таня бросилась к Гоярыну и стала обнимать его шею. Гоярын благодушно щу¬рился и высовывал раздвоенный язык. В отличие от своих сыновей, старый дракон вел себя уравно¬вешенно. Не носился, не хлопал крыльями, не забав¬лялся, замыкая мордой провода электропередач.
— Хороший мальчик... умный мальчик... — по¬вторяла Таня, лаская Гоярына.
К ее ласкам «умный мальчик» относился доволь¬но спокойно. Чешуя дракона отличается большой прочностью и низкой чувствительностью. Чтобы дракон ощутил что-нибудь, надо либо гладить его рубанком, либо касаться ладонью ноздрей и осто¬рожно дуть в глаза.
Именно этот второй путь Таня и выбрала. — Пособие по глажке драконов. Для глажки дра¬конов требуются: а) впечатлительная девица; б) за¬мученный этой девицей дракон. Перед глажкой дра¬кона рекомендуется как следует зафиксировать! — весело сказал Ягун.
Вскоре они уже мчались к Тибидохсу. Первым,; разбрызгивая искры из трубы, летел Ягун, пытав-шийся установить новый рекорд дальнего перелета. За этим беспокойным типом увязались горячие молодые драконы, которых он ухитрялся на лету дразнить. Потом Гоярын, Тангро и, наконец, в хво¬сте — Таня и Ванька.
— Вы последние! Вы последние! — в серебря¬
ный рупор комментатора орал Ягун.
— Не говори «последние». Говори «замыкаю¬
щие», — поправила Таня, которой не хотелось сей¬
час лететь быстро.
— Ага. И не говори «дурак». Говори: «Человек
труднопостижимого развития ума», — сказал Ягун.
Для отдыха они остановились лишь однажды, перед океаном. Ванька достал обрывок скатерти са¬мобранки, у которого можно было добиться толь¬ко каши и малосольных огурцов. Ягун поморщил¬ся и замотал головой.
— Ты же говорил, что любишь огурцы? — уди¬
вился Ванька.
— Вот именно. Люблю. Как же я могу их есть?
— Че-е-го? — не поняла Таня.
— Ну вот ты же любишь Ваньку? Ты же его не
ешь! А тут огурцы! Не чувствуешь некое сходство?
Как вообще можно есть то, что ты любишь?
— Ягун! Ты перегрелся!
У играющего комментатора нашлась своя вер¬сия.
— Скорее уж отморозился, — сказал он.
В Тибидохсе их уже ждали, хотя прибыли они на рассвете, когда небо только-только начинало ро¬зоветь в той части горизонта, где из океана долж¬но было выплыть солнце.
Еще издали Таня увидела на стенах несколько маленьких фигур, в которых зоркий Ягун определил Медузию, Сарданапала, Ягге, Поклепа и Соло¬вья.
— О, Соловей-то как драконам рад! Разве толь¬
ко не прыгает! — прокомментировал он.
— С чего ты решил? Он же спокойно стоит, —
спросила Таня.
— Это смотря с чем сравнивать! Если черепа¬
ха совершает три движения в минуту, значит, она
психует! — заявил играющий комментатор, а в сле¬
дующий миг слетел с пылесоса от молодецкого
свиста.
— А вот подзеркаливать нечестно, Соловей Одих-
матьевич! Я, может, не всерьез гадости говорил, а в
совещательном порядке! — завопил он, выныривая
из сугроба.
Компания разделилась. Пока Ягун выкарабки¬вался из сугроба и, охая, искал пылесос, Ванька и присоединившийся к нему Соловей полетели к ан¬гарам, увлекая за собой драконов. Таня же опусти¬лась на стену рядом с Медузией и Сарданапалом.
Сарданапал повел Таню к себе в кабинет. Впе¬реди, не по-женски решительно, шагала доцент Горгонова. Копна ее волос шевелилась в такт ша¬гам. Крайние пряди едва слышно шипели. Для тех, кто хорошо знал ее, это было верным признаком, что Медузия не в духе.
— Как сфинкс? — спросила Таня.
— Прекрасно. Замечательный аппетит. Чудес¬
ное самочувствие! Вы об этом хотели узнать, аспи¬
рантка Гроттер? — с иронией отвечала Медузия.
Таня пожалела, что вообще открыла рот. Гор¬гона она Горгона и есть, хотя, конечно, и Медузия.
Таня любила кабинет главы Тибидохса. Все здесь дышало неизменностью. Клетка с запертыми чер-номагическими книгами, скрипучее кресло, малень¬кий золотой сфинкс на двери. Слушая Таню, акаде¬мик довольно кивал, улыбаясь в усы.
— Полная бессмыслица! Особенно про некро-
мага и про Ваньку! — не выдержав его улыбчивого
благодушия, брякнула Таня.
— Ну это-то как раз прозрачнее не бывает. На
вашем месте я сделала бы выводы, аспирантка Грот¬
тер, тем более что последние два ответа нас абсо¬
лютно не касаются, — ледяным тоном произнесла
доцент Горгонова.
Таня вздрогнула и обернулась. Медузия, о кото¬рой она забыла, стояла за ее спиной, переставляя в шкафу книги.
— А кого касаются? — растерялась Таня.
Академик примирительно улыбнулся доценту
Горгоновой.
— Меди! Я думаю, общая картина нам ясна. Имя
«Ванька» в ответах повторяется дважды, и как ми-¬
нимум один раз это нас затрагивает. Позови, по-¬
жалуйста, ко мне Ваньку, если тебе это неслож-¬
но! — попросил он.
— Мне это сложно, но я это сделаю, — холодно
отвечала Медузия.
— Как ответ может быть связан с Ванькой? —
спросила Таня, когда доцент Горгонова выплыла
из кабинета с гордостью покидающей порт испан-¬
ской каравеллы. — Хотите сказать, если мы скажем
сфинксу «Ванька», он уйдет?
— Нет, разумеется! В звучании слова «Ванька»
нет абсолютно ничего рокового! Даже если мы со¬беремся всем Тибидохсом и произнесем «Ванька» все разом, пригласив поручика Ржевского в каче¬стве руководителя хора, то сфинкса этим не изго¬ним, разве что своими воплями вдавим серные проб¬ки так глубоко ему в мозг, что они встретятся, — сказал Сарданапал.
Он подошел к висевшему на стене календарю и тщательно, точно ребенок, касаясь пальцем каж¬дого числа, пересчитал даты.
— У нас ровно пять дней, чтобы подготовить
Ваньку ко всем возможным случайностям.
— Вы серьезно?

— Гм-гм... Хвастать не стану, но когда-то мне
удалось за две недели вырастить элитный спецназ
из горшечной группы детского сада, — прогово¬
рил академик самодовольно.
— Разве Ваньке придется сражаться?
— Без сомнения. Но вот какие формы приоб¬
ретет это сражение, сказать сложно, — произнес
Сарданапал.
Таня вздохнула. Идея академика казалась ей да¬леко не блестящей. Так уж устроен человек, что, когда припечет, он способен скорее поверить вы¬звоненному из телефонного справочника герою, которого никогда прежде не видел и знает только его часовые расценки за совершение различных ге¬ройств, чем кому-то из близких и хорошо извест¬ных людей. Проклятое сомнение, когда же ты пре¬кратишь ползать по миру?
— Вы уверены, что Ванька справится? — спро¬сила Таня.

— Уверенность — это такой маленький, почти крошечный кусочек веры, а вера творит чудеса, — отвечал академик.
Он задумчиво взял со стола гребень и стал рас¬чесывать бороду. Тане почудилось, что борода за¬мурлыкала от удовольствия, хотя никаких очевид¬ных звуков она не издавала, а лишь выгибалась, и по ней пробегали серебристые волны. Тане вспом¬нилось, что однажды на втором курсе Ягун нашел в аудитории после лекции волос академика, ради эксперимента разорвал его на три части и произ¬нес: «Трух-тибидох!» Рвануло так, что в аудитории не осталось ни одного целого стекла, а сам Ягун заи¬кался две недели. Бороды волшебников не перено¬сят насмешек.
«Если последние два ответа не нужны Медузии, то они касаются меня. Вот почему Сарданапал на¬стоял, чтобы полетела именно я», — внезапно по¬няла Таня.
При всей важности открытие Таню не потряс¬ло. Оно лишь подтвердило то, о чем Таня и сама уже думала.
Для Ваньки начались тяжелые дни. С утра и до вечера он был занят то с академиком, то с Медузи-ей, то с ними обоими. Как-то Таня и Ягун попыта¬лись пробиться к Ваньке в двенадцать ночи, чтобы хоть мельком его увидеть, но обнаружили перед Дверью комнаты Пельменника с секирой.
— Не положено здесь ходить! Они-с устали-с и

почивают! — сказал Пельменник, преграждая им путь.
— С каких пор ты стал Ваньку во множествен¬
ном числе называть? — удивился Ягун.
Пельменник заворочал в орбите единственным глазом.
— С каких велели, с таких и стал! — решитель¬
но сказал он.
— Не упрямься! Мы всего на пять минут!
— Не положено!
— Да ты его уже своими воплями разбудил! Где
тут логика?
Но Пельменник был потому и Пельменник, что выполнял приказы, а не определял степень присут¬ствия в них логики.
— Сказано: не велено, — значит, не велено! —
упрямо повторил он.
— А если тебе прикажут секирой меня руба¬
нуть — рубанешь? — провокационно спросил Ягун.
Лучше бы он промолчал.
— Можно и без приказа! — сказал Пельменник,
поплевывая на ладони.
Прикинув, что провоцировать идиота себе до¬роже, Таня с Ягуном ушли ни с чем. Правда, десять минут спустя они облетели башню снаружи и за¬глянули к Валялкину в окно. К их удивлению, вы¬мотанный Ванька действительно спал. Причем спал одетым. Колени у него были на полу, а грудью он лежал на кровати. Даже у Ягуна хватило милосер¬дия его не будить, хотя первоначально он планиро¬вал зависнуть за окном и напустить в комнату дыма.
— Что они, интересно, с ним такое делают, что

он до кровати не дополз? Пытают его, что ли? — спросил Ягун.
— Думаю, да, — сказала Таня, вспоминая первое
занятие ратной магией.
Трижды Таня выбиралась к Бейбарсову. Глеб лежал все в той же будке у железнодорожного пе¬реезда. К Бейбарсову Таню тоже не пускали. Только уже не Пельменник, а Аббатикова со Свеколт. Они были вежливы, предупредительны, но одновремен¬но холодны, как пальцы санитара в морге.
— Глебу плохо. Глеба не стоит беспокоить, —
говорили они.
Один раз Тане повезло. Ленка с Жанной куда-то отлучились, и она прорвалась за занавеску. Глеб лежал и равнодушно смотрел в потолок. Выглядел он все так же скверно. Глаза ввалились. Пахло аро¬матными пирамидками. Играла какая-то медитатив¬ная музыка, не имевшая четкого источника. На та¬буретке рядом с кроватью лежала высохшая обезья¬нья рука, беспрестанно сжимавшая и разжимавшая пальцы, на одном из которых был перстень.
— Эй! Ты как? — громко спросила Таня.
Глеб посмотрел на нее пустыми глазами. Тане показалось, что он одурманен. Она схватила обезья¬нью руку и, распахнув окно, вышвырнула ее в снег. Рука была раскаленной. Снег вокруг стал шипеть и таять. Затем рука вспыхнула и исчезла. Одновремен¬но сквозняк выветрил из комнаты запах пирамидок.
— Эй! А сейчас ты меня слышишь? — крикнула
Таня.
Бейбарсов чуть более осмысленно закрыл и открыл глаза, показывая, что слышит, а затем от-

вернулся к стене. Вскоре по его глубокому дыха¬нию, Таня поняла, что он спит. Постояв немного, Таня вышла из будки. На пороге ей встретилась Га¬лина Николаевна, вышедшая на крыльцо с флажка¬ми, чтобы сопроводить очередной состав.
— Ты тоже, что ли, сектантка, как эти трупое-
ды? — спросила она неприязненно.
— Не в такой степени, — ответила Таня, затруд¬
нившись определить точнее.
— А раз не в такой, то и не связывайся с ни¬
ми, — сказала Галина Николаевна и решительно
захлопнула дверь перед ее носом.
На обратном пути Таня размышляла, что за¬ставляет Свеколт и Аббатикову вводить Глеба в та¬кое состояние? Сильные ли боли или страх, что он останется один на один со своей душой?
«Трупоеды... — обжигая лицо встречным вет¬ром, вспоминала она слова дежурной по переез¬ду. — А что? Жестоко, но, по сути, верно. Сила нек-ромага — в поглощении энергий распадающейся материи. Пока оно происходит — а даже мертвая кость понемногу разрушается, — некромаг силен. Значит, некромаг — падальщик мира магов. И пе¬ред кем тут млеть?»
Но все же Бейбарсова ей было безумно жалко.

Добавлено (27 Июнь 2008, 09:08)
---------------------------------------------
За ночь до того, как Ванька должен был сра¬зиться со сфинксом, Тане не спалось. То простыня колола спину, и Таня принималась отряхивать ее от воображаемых крошек, то ей казалось, что жар-

ко. Таня открывала окно, но тотчас ей казалось, что холодно.
Поняв, что заснуть не удастся, Таня попыталась читать. Слова складывались послушно, однако, про¬читав страницы две, Таня внезапно поняла, что не помнит даже, какую книгу читает. «Тяжелый слу¬чай!» — сказала она себе. Оделась и вышла из ком¬наты.
Вскоре она оказалась в Зале Двух Стихий, тускло освещенном сиянием дремлющих жар-птиц. Когда птицы спали, мирно держа головы под крылом, они не светились, но стоило им испугаться и начать метаться, как каждая птица превращалась в подо¬бие салюта. Вот и сейчас при появлении Тани пти¬цы проснулись и, квохча, заметались, как перепу¬ганные куры.
Спасая глаза, Таня торопливо зажмурилась. Вся¬кий новичок Тибидохса хоть раз в жизни, а поле¬жит денек в магпункте у Ягге, неосторожно взгля¬нув на всполошившихся жар-птиц. А с другой сто¬роны, чем жар-птицам еще защищаться? Клювы у них слабые, летают средненько.
Посреди зала на одном из столов стояла здо¬ровенная, размером с таз, тарелка, до краев напол¬ненная бутербродами, кусками колбасы и крупно поломанным шоколадом. Над тазом прямо по воз¬духу, ибо магия не слишком любит опираться на по¬шлую материю, плавало объявление за подписью Великой Зуби:
«Ув. любители ночной еды! Просим Вас: а) за¬помнить, что это вредно; б) хотя бы убирать за со¬бой посуду.

З.Ы. Ведро с чаем и ведро с кофе находятся под столом. Просьба не выливать остатки чая в ведро с кофе! Подумайте о других!»
Не успела Таня, страдая от собственной сложно¬сти, выудить из таза большой кусок колбасы, как услышала шаги. Кто-то быстро спускался по лестни¬це. Прятаться Таня не стала, хотя ее смутило, что ша¬ги были множественными, точно спускалась целая толпа. Это было нетипично. Ночные обжоры народ пугливый, склонный к уединенным размышлениям и философии, почему и ходят обычно в одиночестве.
Подбежав к лестнице, Таня лицом к лицу столк¬нулась с Медузией Горгоновой, Сарданапалом и Великой Зуби. С ними был и Ванька, родной и вих¬растый, широко улыбнувшийся ей. Все же Таня ощу¬тила в его улыбке напряжение. Внутренний голос подсказал, что они направляются в Битвенный Зал, куда Тарарах приведет — или уже привел — сфин¬кса. Так вот почему она не могла спать! Вот поче¬му ноги сами привели ее сюда!
— Слушаю вас внимательно, аспирантка Грот-
тер, и попытаюсь внять вашим аргументам в слу¬
чае их краткости! — строго сказала Медузия.
— Они будут совсем краткими. Я могу пойти с
вами? — спросила Таня.
— А что, вы знаете, куда мы идем?
— Догадываюсь.
Сарданапал посмотрел на Медузию, Медузия — на Великую Зуби, та вновь на Сарданапала. Сооб¬разив, что смотреть ему больше не на кого, акаде¬мик откашлялся.

— Ну что ж... Если Мегар получит ключ от Жут¬
ких Ворот, от него все равно не спрячешься. А раз
так, я не против. Только из защитного круга не вы¬
ходить! — предупредил он.
Таня отправилась было за Ванькой, но Медузия удержала ее за запястье.
— Вы кое-что забыли... про вмешательство! —
сказала она, выразительно глядя на академика.
— Что забыл?.. Ах, да! Никто посторонний вме¬
шиваться в схватку не должен. Ни ты, ни я, ни Зу¬
би — никто! — вспомнил Сарданапал.
— Даже если Мегар будет отрывать Ваньке го¬
лову?
— Боюсь, что даже в этом печальном случае мы
вынуждены будем остаться внутри защитного кру¬
га в надежде на то, что именно оторванная голова
Ваньки и будет правильным ответом, — грустно
сказал Сарданапал.
— Но почему сегодня, а не завтра? Крайний
срок же завтра? — не удержавшись, спросила Таня.
— Мы решили, что все произойдет сегодня.
Крайний не означает единственно возможный. Пе¬
ред схваткой человеку свойственно перегорать. Он
обгладывается собственным страхом, когда напо¬
ловину, а когда и на три четверти, — сказал акаде¬
мик.
— Угу. Именно поэтому я и люблю идти на эк¬
замены первая, — согласилась Таня.
— Только не ко мне, — уточнила Медузия и ре¬
шительно зашагала, не обращая внимания на жар-
птиц. Почему-то когда Медузия была рядом, птицы

не отваживались вспыхивать, даже когда через них перешагивали.
— Я бы не перегорел... — сказал Ванька. — Хотя
кто его знает?
— Ты хоть представляешь, что скажешь сфинксу?
— Окончательно нет. Полного ответа у меня
нет, а есть только его начало. Но вот как повернуть
это начало, я пока представления не имею. Авось
пронесет как-нибудь.
Ванька произнес это шепотом, однако Тане по¬казалось, что спина доцента Горгоновой одереве¬нела от негодования. «Кое-как» и «авось» были са¬мыми ненавистными словами для аккуратной и по¬следовательной Медузии.
Преподаватели уже миновали Зал Двух Стихий и спускались в подвалы. Первой шла Медузия, взгля¬дом зажигавшая погасшие факелы. Вторым — Сар-данапал. И, наконец, Великая Зуби с томиком фран¬цузских стихов и челочкой послушного гнедого пони.
Таня шла рядом с Ванькой, держа его за руку. Рука была теплая, уверенная и сухая.
— Помнишь, я придумал притчу про принцессу
и эльфа? — внезапно спросил Ванька, поворачива¬
ясь к ней. 1
Таня помнила.
— Это где он не сумел пожертвовать крыльями,
а она короной?
— Она самая. А вчера я придумал другую, ма¬
лость чернушную... Одному ненормальному маль¬
чику подарили щенка. Ненормальный мальчик по-
смотрел на него, почесал в затылке и, не зная, что

с ним делать, швырнул щенка об забор. Щенок сло¬мал лапы, забился, заскулил. Ненормальному маль¬чику стало его жалко. Он подбежал к нему, схва¬тил, обнял, стал лечить, кормить и заботиться. Ко¬гда щенок выздоровел, все простил и привязался к хозяину, ненормальный мальчик вдруг, сам не зная зачем, раскрутил его за хвост и выкинул с балкона. Щенок сломал позвоночник. Мальчику снова стало его жалко, он заплакал, раскаялся и снова стал ле¬чить щенка. И опять чудом вылечил. А щенок даже не понял, кто во всем был виноват, и лизал ему руки...
— А когда щенок вновь выздоровел, твой са¬
дист положил его под каток? — любознательно пред¬
положила Таня.
Ванька кивнул.
— Скорее всего, да... Но это вина не мальчика.
Просто по-другому он дружить не умеет.
Таня споткнулась.
— М-м-м... И о чем эта история? О ветеринар¬
ной магии?
— Нет. О нашей любви. Мы оба с тобой, как этот
мальчик, с той только разницей, что швыряем лю¬
бовь об забор по очереди, а не лечит ее никто. Вот
я и думаю, есть у нашей любви еще шансы выжить?
Таня засмеялась.
— Все зависит от этажности строений и распи¬
сания движения катков. А шансы есть, — обнаде¬
жила она.
Ванька остановился и что-то сунул Тане в руку. Ладонью она ощутила стеклянную и уверенную твер¬дость пузырька.
— Держи! Это тебе!

— Что это? Я не вижу!
— Цветы многоглазки.
— Это которые зажигают погасших драконов?
Ванька замешкался с ответом.
— И драконов. Но я был не совсем откровенен.
Тут главное другое. Возьми многоглазку, и вся на¬
носная шелуха уйдет. Уйдут все случайно сказан¬
ные слова. Вся паутина мелкой лжи мрака. Ты пой¬
мешь, что плохих людей нет вообще, но есть люди
порабощенные, подмятые страстями, почти погас¬
шие или ужасно путаные, которым даже не трех
елок, а одной достаточно, чтобы навеки заблудиться.
— Вот-вот! Я сама такая! — сказала Таня. — Обе¬
гу елочку пару раз, а потом сяду под ней и буду пла¬
кать, пытаясь вспомнить, был ли на карте изобра¬
жен лес.
Ванька обернулся, проверяя, далеко ли Медузия.
— Примерно. В общем, эта многоглазка или
навеки сблизит нас, или навеки разлучит, потому
что того, кто понюхал цветок многоглазки, уже не¬
возможно обмануть. Это некое непреложное, про¬
стое, ясное и честное знание. Не исключено, что
после того, как ты вдохнешь аромат многоглазки,
ты крепко пожмешь мне руку, похлопаешь меня по
плечу и скажешь, что тебе крайне приятно было
общаться с таким разносторонним человеком, — с
усилием произнес Ванька.
— И ты готов к такому?
— Да. И к такому тоже. Для меня главное — твое
счастье. Мне не нравятся роковые игры в поломан¬
ные жизни и разбитые судьбы. В них так много на-

роду играет, что я все жду, пока им надоест винить кого-то, кроме себя.
Таня замялась, вертя в пальцах холодный пузы¬рек. Она не была уверена, что ей во всем хочется ясности. Неясность значительно более выгодная по¬зиция, так как позволяет бесконечно раскачивать¬ся и ровным счетом ничего не делать.
— А ты сам уже... ну это... понюхал? — спросила
она.
— Да. Я успел вдохнуть ее запах, когда проси¬
дел у цветка всю ночь. И даже очень много успел
вдохнуть, — утвердительно ответил Ванька.
-И..?
— И, как видишь, я здесь... — сказал Ванька про¬
сто.
Снизу послышались шаги. К ним кто-то подни¬мался.
— Ну?! Скоро вы там? — донесся издали нетер¬
пеливый голос Медузии.
Хотя доцент Горгонова и была бессмертной, ждать она ненавидела.
Таня поняла, что пора спешить. Не размышляя, она ногтем большого пальца сковырнула крышку и поднесла пузырек к носу. Больше ничего и не потребовалось. Цветок внутри вспыхнул и, обра¬тившись в розовый дымок, скользнул Тане в левую ноздрю и в правый глаз. Таня моргнула. Выпрями¬лась. Посмотрела на Ваньку и впервые в жизни уви¬дела его таким, каким он был, во всей его целост¬ности.
Разумеется, она знала его и прежде, но знала осколочно, фрагментами, во многом додумывая, не

столько знала, сколько угадывала. Ей казалось, что она смотрела на него очень долго, хотя за это время доцент Горгонова успела пройти только пять сту¬пенек
— И? — спросил Ванька с беспокойством.
— Дай я пожму тебе лапу! Мне крайне приятно
было общаться с таким разносторонним челове¬
ком! — сказала Таня и, улыбаясь, похлопала его по
плечу.
Она любила Ваньку тугой, звенящей, как натя¬нутая струна контрабаса, любовью. Только в этот миг она поняла, что такое истинная любовь. Это большая, светлая, все покрывающая, все прощаю¬щая, ничего не требующая взамен и готовая раство¬риться в другом радость. Радость, которая тем силь¬нее и могущественнее, чем меньше хочет взять и чем больше готова отдать.
В этой светлой радости окончательно раство¬рилось то нездоровое, болезненное, доставляющее зудящую муку наваждение, которое связывало ее с Бейбарсовым.
Альбом жизни смело открылся на новой стра¬нице, вручив Тане палитру, полную ярких красок.
* * *
Спустившись в Битвенный Зал, они обнаружили там Поклепа и Тарараха. Между ними сидел сфинкс Мегар и чесал задней лапой шею, заросшую не то рыжим мехом, не то медным жестким волосом. Все было очень буднично. Тане чудилось, что все они

собрались здесь для чего-то совершенно заурядно¬го и каждодневного.
Ванька, впервые увидевший сфинкса, подумал, что от него пахнет давно не мытым львом. Хотя ему, с детства привыкшему к чистке клеток с хищниками, запах не показался отвратительным или резким.
«Вот она — будничная рутинность зла. Будь зло более «злодейским», оно и отталкивало бы больше. А здесь вроде как ничего и не происходит. Все лишь выполняют условия некогда заключенного догово¬ра», — подумала Таня.
Перестав скрести шею, сфинкс скучающим взгля¬дом посмотрел на академика. Несмотря на челове¬ческое лицо, глаза у сфинкса человеческими не были. Скорее львиные или кошачьи — выпуклые, с узким, вертикально повернутым зрачком, который, лишь расширяясь, круглел.
— Ну наконец! Я был уверен, что вы будете тя¬
нуть до последнего! Сколько сделок у меня было, и
должники вечно тянули... Что люди, что маги. В скор¬
би все крайне предсказуемы. Все проигрывают либо
крайне невкусно и быстро, либо, напротив, с по¬
шлым героическим пафосом, — сказал Мегар.
— И что больше нравится лично вам? — вежли¬
во спросила Великая Зуби.
— Вы не поверите, дорогуша, но мне не нра¬
вится ничего. Я мирный предприниматель. Мне при¬
ятно выигрывать пари и получать за это милые пус¬
тячки. Отдайте мне ключ от Жутких Ворот, и я уда¬
люсь, расцеловав вас в обе щеки.
Великая Зуби передернулась, мало вдохновлен-

ная такой перспективой. Мегар улыбнулся остры¬ми зубами.
— Значит, нет? — уточнил он.
— Разумеется, нет.
— Прекрасно. И кто будет давать мне ответ?
Кого я растерзаю после того, как он окажется не¬
верным? Исключительно традиции для, — с любо¬
пытством поинтересовался Мегар.
— Я, — сказал Ванька.
Сфинкс оглянулся на него, посмотрел вначале одним глазом, затем другим и с невероятным пре¬зрением обошел вокруг Ваньки.
— Вы специально выбрали самого тощего смерт¬
ника, академик? — поинтересовался он у Сардана-
пала.
— Я жилистый, — сказал Ванька.
—Жилистыми, юноша, бывают куры в супе, умер¬шие своей смертью. Ну да начнем, пожалуй!.. Гово¬ри, что я тогда задумал!
Ванька вопросительно оглянулся на Сардана-
пала.
— Погоди, Мегар! Ты кое-что позабыл, — веж¬
ливо напомнил академик.
— Да, пожалуйста-пожалуйста! Но прежде пусть
все лишние очистят площадку! А то вы меня нер¬
вируете! — капризно согласился сфинкс.
Таня заметила, как Медузия с досадой и про¬тестом сдвинула брови, но академик выразительно поглядел на нее. Он был сама предупредительность. В следующую минуту все, включая Медузию, ото¬шли в защитный круг. Снаружи остались только Ванька и сфинкс Мегар.

Сфинкс лениво приблизился к белой черте, брезгливо обнюхал ее и неторопливо прошество¬вал к темной. Она явно устраивала его больше. Вань¬ка же встал за белую черту. Таня ощущала стылый сквозняк смерти, которым тянуло от сфинкса.
Вскинув к потолку ассирийскую бородку, сфинкс лениво, но отчетливо выговорил:
— Я, сфинкс Мегар, заключивший договор с
Древниром, готов выслушать ответ. Подтверждаю
клятву, если ответ окажется верным, отказаться от
своих притязаний и немедленно удалиться. Если
же ответ окажется неверным, объявляю о намере¬
нии немедленно забрать из Тибидохса ключ от Жут¬
ких Ворот и вступить во владение им. Разрази гро-
мус!
Не слишком раскатистый, но вполне очевид¬ный гром подтвердил, что клятва сфинкса услыша¬на и принята к сведению.
— А теперь я хотел бы и от вас получить клят-
вочку, что никто не будет вмешиваться в процессе
того, как ваш в некотором роде ратник будет ду¬
мать. НИКАК НЕ БУДЕТ ВМЕШИВАТЬСЯ! — ласково
сказал сфинкс. — Чистая формальность, разумеется!
— Разрази громус\ — сказала Великая Зуби.
— Разрази громуб. — прогудел честный Тарарах.
Остальные повторили за ними. Последней клят¬ву озвучила Таня, причем сделала это неохотно, ощу¬тив, что на этот раз многократно повторенную клятву нарушить не удастся. Не сработает никакая хитрость. Сгустившаяся от многократного повто¬рения, клятва почти зримо висела в воздухе, изред¬ка принимая вид боевого топора викингов.

Добавлено (27 Июнь 2008, 09:09)
---------------------------------------------
Сфинкс поднял глаза. Его скучающий взгляд встретился со взглядом Ваньки. Ванька ощутил, что его затягивает в гнилостное болото чужой воли.
— Ну! Я жду свой ответ! — сказал Мегар властно.
— Я думаю, — ответил Ванька.
— И долго ты собираешься думать?
— Столько, сколько потребуется. У меня же в
запасе сутки, не так ли?
Мегару слова Ваньки не понравились.
— Если ты не против, я помогу тебе! Люблю
напрямую участвовать в процессе мышления! —
сфинкс сделал длинный и гибкий прыжок и, разом
преодолев разделявшее их расстояние, ударил Вань¬
ку лапой по голове.
Ваньку швырнуло на пол, но сознания он не
потерял, хотя голова мотнулась далеко назад, а
скула ободралась о камень.
Плита, на которой лежал Ванька, втянула кровь
с жадным чавканьем и стала как будто еще темнее.
Понимая, что ему нельзя лежать, Ванька стал с уси¬лием привставать, но едва его голова оторвалась от пола, как смрадная туша с желто-грязным подпа¬лом на брюхе нависла над ним, и новый удар ла¬пой заставил Ваньку спиной проехать по выщерб¬ленному полу.
Боль пришла к Ваньке не сразу, а лишь спустя несколько секунд. Зато навалилась внезапно, и Ваньке стало казаться, что в черепе у него вороча¬ется нечто чужое, тупое, чужеродное.
Видя, как ему больно, Таня укусила себя за руку.
— Что он делает? Это нечестно! — крикнула она.
Сфинкс терзал Ваньку, но Тане было гораздо

хуже. У Ваньки от ударов страдало тело, ей же ка¬залось, что у нее раздирают душу.
— А кто сказал, что я обязан поступать честно?
В договоре с Древниром разве оговорены условия,
при которых я буду получать ответ? Сидеть тихо,
никого не обижать? Что-то я такого не припомню! —
искренне удивился Мегар.
И вновь очередной удар лапой обрушился на распростертого Ваньку. Четыре кровавых борозды рассекли его грудь по диагонали от ключицы.
— Заметьте: когти я выпускаю аккуратно. Мне
хочется все же услышать ответ, а труп мне его, увы,
не даст, — поделился Мегар.
Таня рванулась было на помощь, готовая ата¬ковать сфинкса любым из ратных заклинаний, но Тарарах по знаку академика схватил ее до того, как она перешагнула круг.
— Успокойся, Таня! Разрази громус\ Мы дали
клятву. Ты что, ъъбътэ?. — крикнул питекантроп.
— Вот именно, — ябедливо подтвердил сфинкс. —
Дала, а не помнит! Нехорошо, девушка! Сегодня
клятвы нарушаете, а завтра что? Зонтики от вас пря¬
тать?
Воспользовавшись тем, что сфинкс отвлекся, Ванька привстал на локте и, вытянув руку с перст¬нем, крикнул:
— Гностис фатум\
Таня оценила уровень подготовки, который ака¬демик успел дать Ваньке. Невидимая искра-хлыст помчалась к сфинксу, готовая рассечь его и превра¬тить в ничто, но погасла, едва коснувшись желтого бока.

— Надеюсь, это был не мой ответ? — поинтере¬
совался Мегар.
— Это был вообще не ответ, а просьба оставить
меня в покое!
— В покое — это запросто! Кстати, хочу поста¬
вить тебя в известность, что следующий ответ бу¬
дет засчитан как окончательный! Так что думай
лучше! Старайся! — с ухмылкой сказал Мегар и, пе¬
редними лапами вспрыгнув Ваньке на грудь, сло¬
мал ему два ребра.
Ванька застонал.
— Ой, прости! Я такой неуклюжий! — запричи¬
тал сфинкс. — Дышать тяжело? Это потому, что
ребра поломаны только с одной стороны. Если мы
поломаем их и с другой, то...
— А-а-а!
Ванька услышал хруст и крик. Причем то, что кричал он сам, Ванька осознал лишь несколько се¬кунд спустя. Сфинкс отошел и завалился на бок, не теряя, однако, Ваньку из виду.
«Он играет со мной как кот с полупридушенной птицей... Ему нравится мучить», — понял Ванька.
— Великая вещь — симметрия! — рассуждал
сфинкс. — Это тебе на будущее, дорогой: больше не
надо искорок! У меня от них мигрень! Сразу пре¬
дупреждаю: еще одна попытка навредить, и я сло¬
маю тебе позвоночник. А теперь живенько давай
мне мой ответ или мне станет скучно и я начнуз1
ломать тебе все кости подряд, которые не участву-i
ют в процессе мышления. ,
Таня продолжала рваться из круга. Она ненави-, дела этого грязно-желтого «ассирийца» так сильно-

что ей казалось, что собственный перстень про¬жжет ей палец. Два или три раза, в процессе заме¬щающей злобы она лягнула державшего ее Тарараха.
— Pollice ver...! — крикнула Таня, не договари¬
вая, чтобы заклинание не сработало у нее самой.
— О нет! — застонал Мегар. — Она знает! Что же
мне, бедному сделать, чтобы меня не убили этим
ужасным Pollice verco?
Сфинкс издевался, но Ванька давно перестал вслушиваться в его слова. Наверное, причина была в том, что он внезапно увидел глаза сфинкса. В зрач¬ках у Мегара жил страх. Сфинкс опасался его, Вань¬ку, точнее не его самого, а чего-то иного, что он, Ванька, в силах был сделать. Значит, он, Ванька, знал ответ... ответ был где-то рядом, на поверхности.
Ванька ощутил себя человеком, который ищет в комнате загаданный кем-то предмет, а в глубине души опасается, что, когда он скажет «стол», на ко¬торый его противник так упорно не смотрит, об¬наружится, что коварный неприятель загадал соб¬ственные тапки, которые тоже формально нахо¬дятся в комнате.
Когда сфинкс вновь лениво ударил его лапой с выпущенными почти до половины когтями, то вме¬сте с болью до слуха Ваньки долетели слова Тани.
«Правильный ответ как-то связан с кольцом. И магия тоже идет от кольца. Может, и правда: Ро-Шсе verco?» — подумал Ванька.
Он стал было поднимать перстень, но его ос¬тановило откровенное глумление в зрачках сфин¬кса, которые сделались вдруг вкрадчиво-торжест¬вующими.

Нет, заклинания сфинкс не боялся, хотя оно и считалось предельным по своей уничтожающей си¬ле. Языческий полубожок Мегар не просто служил мраку или состоял с ним в союзе. Он и сам был его сгустком, принявшим вид «сфинкса-ассирийца». Ванька остро понял, что магия здесь бессиль¬на. Недаром многоглазка одарила его зоркостью. Он ощутил себя княжеским дружинником, кото¬рый, выйдя на решающий бой, внезапно узнал, что и меч его, и доспехи, и конь, да и само тело — все принадлежит врагу и будет сражаться против него. Что же осталось у него самого? Кто теперь его со¬юзник, если все очевидные союзники стали вдруг врагами?
Искры и заклинания бесполезны. Нельзя сжечь огонь огнем, как нельзя и воду затопить водой. Так и злом не поразишь зла. Против зла существует лишь один путь — но какой, какой... Ванька дорого бы дал, чтобы это понять...
И Гностис фатум, и Pollice verco, и любые лу¬кавые артефакты — все одинаково бессильно про¬тив сфинкса, который саму ненависть к себе делает своим союзником. Зло гибкая и хитрая сила. Сила, которую ничем не удивишь и никогда не обыгра¬ешь на поле хитрости. Оно предусмотрело все ва¬рианты, все исходы. Любой обходной путь — его путь. Любой компромисс — его компромисс. Лю¬бое великодушие или отсрочка — уловка, чтобы рас¬слабить тебя и ударить ножом, когда ты не будешь готов.
Зло не удивишь открытым сопротивлением, но не умилостивишь и поднятыми руками. Оно не

знает милости к сдавшимся, наступает на повер¬женных и добивает пленных. Нельзя принимать от зла милостей! Нельзя заключать с ним ни мир, ни перемирие!
Мегар потянулся и стал неторопливо прибли¬жаться, явно провоцируя Ваньку на использование магии. Мышцы на его передних лапах были устра¬шающе рельефны. Пористое, с прожилками, чело¬веческое лицо вязалось с ними плохо.
— Или я услышу свой ответ немедленно, или все-
таки сломаю тебе позвоночник!.. — сказал сфинкс
без особой угрозы, но явно не в шутку.
Ванька попытался изгнать отвратительный страх. Каждый вдох и выдох давался ему с усилием.
— Давай! — сказал он.
Мегар озадаченно остановился.
— Не расслышал! Ты мне разрешаешь, что ли? —
спросил он недоверчиво.
— Разрешаю!
— Не притворяйся, что тебе безразлично! Я чув¬
ствую, как пахнет твой ужас! Этот запах ни с чем
невозможно спутать.
— Боюсь — ну и что? Чем больше ты вредишь
моему телу, тем слабее становишься сам, — произ¬
нес Ванька по наитию.
По тому, как дернулась и застыла приподнятая для очередного шага лап

услышав, как под тяжестью беспощадной лапы сло¬малась его левая голень. И вновь боль пришла с за¬позданием, точно собрав все силы, чтобы всвер-литься Ваньке в мозг.
Дышать... просто дышать... вдох... выдох... снова вдох... Ванька не мог ни о чем думать. Только ды¬шать, чтобы отодвинуть боль или хотя бы сделать ее терпимой. До чего же непрочно свинчено наше те¬ло, если физическое страдание так влияет на мыш¬ление!
На время оставив в покое хрипящего Ваньку, сфинкс неторопливо обошел защитный круг, точ¬но издеваясь над теми, кто, связанный клятвой, на¬ходился внутри. Таня увидела его бабий подборо¬док и рыбий рот совсем рядом, и этот рот, этот под¬бородок мгновенно перечеркнули весь страх. Да, сфинкс мог убить Ваньку, а возможно, и не только Ваньку, но победить он точно не мог.
— Я знаю, что вы все обо мне думаете! Я кажусь
вам мерзким, страшным, гнусным садистом! Мо¬
ральным уродом! — самодовольно просипел Ме-
гар. :
— Ты кажешься нам больной и бесноватой кош¬
кой. Мы думаем, что с каждой минутой ты все боль¬
ше проигрываешь, — спокойно произнесла Меду-
зия.
— А я ведь не клялся, что не нападу на вас! —
крикнул Мегар. — Вы связаны клятвой, а я нет!
В гневе обернувшись, сфинкс попытался уда¬рить Медузию лапой, но незримая стена не только, остановила удар, но и обожгла лапу. Зашипев от:| боли, сфинкс отпрыгнул.

— Спрятались тут! Ну ничего!.. Что ты несешь,
Горгона? Кто проигрывает? Да только взгляни на
эту дохлую лягушку! Как она ползает, как смешно
дышит! Я могу, не убивая, терзать его целые сутки,
пока он не ответит.
— Он ответит даже раньше. Ты сам подсказал
ему, — сказала Медузия.
Мегар застыл и повернулся к Ваньке. К его удив¬лению, тот не лежал уже, а полусидел, опираясь на локоть и левой рукой торопливо скручивал пер¬стень с правой.
— Надо же — живучий! — изумился сфинкс. —
Я был уверен, что раньше чем через час ты скулить
не перестанешь. И можно спросить: чем ты занят?
Ванька молчал, упорно воюя с кольцом. Лап и когтей сфинкса он уже не боялся. Они стали вдруг чем-то неважным, вроде картонной декорации. Толь¬ко что он с мгновенной вспышкой, которая всегда сопровождает истину, понял, что главное в сраже¬нии со злом не пустая ярость, которой зло с тай¬ной радостью добивается, ибо в ярости человек быстро прогорает. Ключ к победе — упорство и готовность к жертве.
А раз так, то чем пожертвовать, Ванька уже знал. Не тем ли, что бесполезно в борьбе, но что дает ежеминутное ощущение ложного всесилия? Что как будто поднимает его над другими, но на деле метр за метром опускает в бездну?
Он дернул на пальце магическое кольцо и стал поспешно его скручивать. Палец отозвался болью. Раскалившееся кольцо скручивалось с усилием, жад¬но и беззубо вгрызалось в сустав.

Ваньке чудилось, что вместе с перстнем он сры¬вает и кожу. Кольцо, в обычных случаях послуш¬ное, цеплялось за палец с яростью. Должно быть, ощущало, что больше оно там не окажется. Лишь когда внутренняя решимость стала совсем огром¬ной, кольцо соскользнуло.
Забыв о сломанных ребрах, Ванька неосторож¬но размахнулся и от боли опрокинулся на спину, как рыба заглатывая ртом воздух.
— Получи свое! Отрекаюсь от магии навеки! — крикнул Ванька, с каждым словом ощущая внутри взрыв боли.
Еще до того, как кольцо оторвалось от руки, Ванька увидел, что Мегар странно сжался и сдулся и стал меньше не размерами — нет, а внутренне как-то меньше и незначительнее. Точно с грозного тирана, которого боятся миллионы, сорвали вдруг одежду, и стал виден его жирненький пингвиний животик, такой нестрашно дряблый и мягкий.
Бросок получился слабым и совсем не величе¬ственным. Кольцо подлетело метра на полтора, за¬висло, в падении скользнуло по грязно-желтому боку сфинкса и, упав на плиты, было затянуто жа¬ждущим камнем. Ванька недоверчиво попытался нашарить его взглядом, думая еще, что оно куда-то откатилось, но нет. Кольцо исчезло совсем, а вме¬сте с кольцом из Ваньки ушла и магическая сила, точно он вырвал из себя сорняк с длинным изви¬листым корнем.
Внутренне Ванька безошибочно ощутил, что может теперь выкрикивать Искрис фронтис целы¬ми сутками и ровным счетом ничего не произой-

дет. И пылесос больше не взлетит, не откликнется ни на одно, даже самое тихоходное заклинание. Доб¬ровольная жертва принесена, и отыграть назад ни¬чего нельзя. Да и нужно ли? Разве так не хорошо?
Боль из изувеченного тела куда-то ушла, а на ее место пришла необычная легкость. Ваньке захо¬телось засмеяться. Именно это он и сделал. Изби¬тый, расцарапанный, но радостный и смеющийся человек.
В пустоте послышался не стеклянный, но глу¬хой металлический звон, подобный тому, как если бы кто-то ударил ложкой по перевернутому ведру. Ванька понял, что это развеялся Разрази громус.
Сфинкс метнулся к Ваньке.
— Думаешь, победил? Да, я загадал именно это,
но что ты-то выиграл? Ты сам лишил себя всего! —
зашипел он.
— Ну и что?
— Как ну и что? Да ты теперь обычный смерт¬
ный! Ты никто! Я тебя прикончу! — и вне себя от
гнева Мегар прыгнул на лежащего Ваньку.
Но — странное дело! Теперь, когда Ванька не был защищен магией и стал как будто легкой до¬бычей, сфинкс даже не сумел к нему прикоснуться. Он мог только метаться вокруг, отдергивая лицо, будто Ваньку оберегал незримый для него самого, но вполне очевидный для разжалованного полу¬божка огонь.
— У обычных людей тоже есть своя защита, и,
откровенно говоря, она гораздо лучше нашей. Мы,
самонадеянные пигмеи, заботимся о себе сами, о

них же заботится та сила, что много мудрее и силь¬нее нас, — сказал Сарданапал.
Вышагнувший из круга Тарарах отодрал сфин¬кса от Ваньки, несколько раз с чувством пнул, и за ассирийскую бороду выволок скулящего Мегара из Битвенного Зала.
— Пойдем отсюда! Разговор есть! — мрачно
пообещал Тарарах.
К удивлению Тани, Мегар повиновался, хотя и огрызался, когда питекантроп тащил его вон. Лишь щурился слезящимися глазками, точно напачкав¬ший кот. Он не только сдулся, но, чудилось Тане, и потерял всю свою силу. Казалось, пирамида зла, которую он старательно воздвиг, обрушилась и по¬гребла его.
— И что с ним теперь будет? — спросила Таня.
— Думаю, Мегар раз и навсегда усвоит, что та¬
кое разгневанный питекантроп, — спокойно пред¬
положил академик Сарданапал. — Я Тарараха хо¬
рошо знаю. Он вскипает медленно, но, когда вски¬
пел, сдерживать его бесполезно. Да и не хочется,
если откровенно.
Донесшийся из коридора грохот и унылый мяв сфинкса доказали, что сдерживать Тарараха дейст¬вительно бесполезно.
— А сфинкс не применит против Тарараха ма¬
гию? Все-таки языческий божок.. — опасливо спро¬
сила Таня.
— Едва ли. Магия блокирована неизвестным
доброжелателем на ближайшие... — академик по¬
смотрел на часы, — пятьдесят восемь... уже пятьде¬
сят семь минут... Как, однако, быстро летит время!
■!>

— А кто ее блокировал?
Академик Сарданапал скромно поклонился.
— Ваш покорный слуга! — сказал он.
Таня бросилась к Ваньке. Вокруг него уже суе¬тились домовые, неизвестно когда успевшие при¬быть в Битвенный Зал. Тревожно вереща, они в боль¬шой спешке грузили его на носилки, а погрузив, тянули их в разные стороны. Ванька стоически тер¬пел до тех пор, пока Медузия, сдвинув брови, не навела некое подобие порядка.
Выбегая вслед за Ванькиными носилками, Таня услышала, как Великая Зуби о чем-то спросила академика. Вопроса она не расслышала, зато хоро¬шо расслышала ответ:
— А по-моему, ничего удивительного нет. Зло
способно на многое. Глупо недооценивать его си¬
лы. Но существуют вещи, неподвластные его разу¬
мению. Например, возможность жертвы, осмыс¬
ленной, неистеричной, спокойной. Такая жертва
всегда находится за гранью понимания зла.
— Но как Ванька угадал? — спросила Зуби.
Академик пожал плечами.
— Про кольцо он знал. А остальное сердце, ду¬
маю, подсказало, когда сфинкс начал его терзать.
Мегар запутался в собственных сетях. Сфинкс му¬
чил Ваньку, чтобы Ванька применял магию. Тот же
совершил строго обратное, а именно совсем от нее
отказался.
— Но почему Мегар загадал именно это?
— Нельзя двигаться в кромешной тьме, не имея
фонаря. Единственный же возможный фонарь, свет,
злу никогда служить не будет. Как скряга не пони-

мает, что можно не желать золота, а пьяница не решится оставить в холодильнике начатую бутыл¬ку, так и зло не представляет, что такое добро. Оно нашаривает его вслепую, но все равно не понима¬ет. Вот и Мегар, заключая сделку с Древниром, по¬пытался загадать нечто совершенно невероятное. Нечто такое, чего, по его мнению, вообще никогда произойти не могло. Не какой-либо предмет или понятие, а поступок... Представляю, что испытал Мегар, когда увидел летящий перстень и услышал слова отречения. Хотя в полной мере, уверен, мы этого никогда не узнаем. Академик прислушался.
— Особенно если Тарарах будет так усердство¬вать, — добавил он.

Добавлено (27 Июнь 2008, 09:14)
---------------------------------------------
Глава 14 РАССТАВАНИЕ

Если детская книга — просто верная форма для того, что автору нужно ска¬зать, тогда те, кто хочет услышать его, чи¬тают и перечитывают ее в любом возрас¬те. И я готов утверждать, что книга для де¬тей, которая нравится только детям, — плохая книга. Хорошие — хороши для всех. Вальс, который приносит радость лишь танцорам, — плохой вальс.
Клайв С. Льюис

Остаток декабря пронесся, как хвост скрывше¬гося в тоннеле поезда. Таня постоянно сидела у Ваньки в магпункте, а вечером часа по три летала над океаном. Летала без петель и перевертонов, но очень стремительно. По сторонам почти не гляде¬ла, а лишь ловила лицом ветер. Те, кто хорошо знал Таньку, понимали, что она сейчас размышля¬ет о чем-то очень и очень для себя важном. Изредка к ней присоединялись Ягун с Лотковой, внутренне примирившиеся и вполне довольные друг другом.
Академика Таня увидела лишь за день до Ново¬го года. Тот пригласил ее к себе в кабинет. Таня по¬стучалась и остановилась на пороге.
Сарданапал вначале долго покашливал, а затем, с некоторым усилием выдрав очки у цепких усов, протер их краем мантии. Таня примерно догады¬валась, о чем глава Тибидохса хочет поговорить с ней, однако он начал издалека.
— Как себя чувствует Ванька? Я слышал, ему го¬раздо лучше.
— Да, гораздо. Ребра срастаются быстро, а вот другие переломы хуже. Но Ягге настроена оптими¬стично.
— А как он без магии? — участливо спросил Сарданапал.
— Вы не поверите, но Ванька даже рад, — серь¬езно сказала Таня,
Академик улыбнулся.
— Рад? Ты серьезно?
— Говорит, что да, тяжело, неудобно... привыч¬ки-то остались... То искру выпустил, и чашка с ко¬фе к тебе сама прилетела, а то надо кого-то про¬сить или на костылях прыгать... Зато он очень до¬волен, избавившись от ложного всесилия. Мы с ним часто это обсуждаем.
— Ложное всесилие? — быстро переспросил академик,
— Ванька утверждает, что не существует магии светлой и темной, как нет дубины доброй и дуби¬ны злой. Есть просто дубина. Ты заводишь ее вро¬де как для того, чтобы отбиваться от разбойников, но через короткое время странным образом обна¬руживается, что в разбойники попало все челове¬чество... Даже если тебе кажется, что ты наказываешь кого-то за дело, все равно в конечном счете это оборачивается во вред и тебе, и ему. А чем все это оплачивается, по Лысой Горе хорошо заметно. Чего все эти ведьмаки так умереть боятся, прямо зубами кровати грызут? А ведь, что бессмертие есть, не понаслышке каждому известно. Сарданапал рассмеялся.
— Почему вы смеетесь? — подозрительно спросила Таня.
— Да вот услышал и еще раз убедился, что в мире нет ни одной новой мысли. Мысли как кам¬ни на берегу. Кто-то возьмет горсть, а кто-то на¬бьет полные карманы и будет рычать, охранять и искренне считать себя их собственником, хотя кам¬ни на самом деле принадлежат морю, — сказал академик.
Он подошел к клетке с черномагическими кни¬гами и, дразня, провел пальцем по прутьям. Одна из книг атаковала палец, превратившись в огром¬ного паука, но Сарданапал, готовый к этому, успел убрать ладонь.
— Кстати, ты слышала, что Пупсикова с Попу-гаевой открыли контору? Сегодня Пупсикова «кол¬дунья вуду», а Попугаева «светлый целитель», а зав¬тра, когда надоест, Попугаева «всемогущая потом¬ственная ведьма», а Пупсикова «белая магесса»...
Таня быстро взглянула на Сарданапала. Откуда он знает?
— Я редко выпускаю из поля зрения своих уче¬ников. Мне важно, что проросло из тех семян, ко¬торые я в них посадил. И, увы, все чаще убеждаюсь, что там, где я посадил внешне здоровые семена, вырастает бурьян... Так что, кто знает? Быть может, именно та дорога, которой пошел Ванька, и явля¬ется единственно верной для всех учеников Тиби-дохса. Но какой для этого нужен характер! Какая зашкаливающая самоотверженность! — прочиты¬вая ее мысли, сказал академик.
— Я слышала, вы вчера были у Глеба. Как он? — неожиданно для себя спросила Таня.
— А ты разве его не навещала? — удивился ака¬демик. — Одна милая дама в... э-э... нагруднике пер¬сидских пехотных соединений рассказывала, что из города несколько раз приезжала девушка с кон¬трабасом.
Таня едва сдержала улыбку. Только академик Сарданапал был способен увидеть персидский на¬грудник в жилете дежурной по переезду.
—Я была у него еще до схватки Ваньки со сфин¬ксом. Теперь я в основном в магпункте, — сказала Таня. — А Глебу я пыталась вчера дозвониться, но Свеколт не передала ему зудильник. Сказала, что он не хочет меня видеть.
Академик покачал головой.
— Ох уж эти некромаги! Только они способны, внешне не искажая, сообщить правду так, что она становится ложью!
— Вы это о чем? Не понимаю...
— Бейбарсову нельзя тебя видеть. Ну как чело¬веку, которому вчера сделали операцию на желуд¬ке, нельзя сразу есть жареного цыпленка, потому что это его убьет. Глеб переживает тяжелейший момент в жизни. Он перекроил себе душу кухон¬ным ножом, зашил ее толстыми нитками и ждет, пока она срастется.
Таня вопросительно взглянула на академика, пытаясь понять, насколько буквально следует по¬нимать это описание. В варианте с некромагами можно было допустить все, что угодно.
— Ты ведь знала, что Глеб соединил свою судь¬бу с судьбой Ваньки? — спросил академик.
-Да.
— И зачем он это сделал, тоже знала?
Таня что-то пробурчала, не желая распростра¬няться. И, как оказалось, правильно сделала, пото¬му что у Сарданапала оказалась своя версия.
— Как всякий истинный некромаг, Глеб не со¬мневался, что раздавит Ваньку словно скорлупку. Сломает своей личностью его личность. Ну как грузовик уверен, что будет тянуть за собой игру¬шечную машинку, привязанную к нему на нитке. Но... — академик назидательно поднял палец, — внезапно происходит странная вещь. Игрушечная машинка вначале начинает уверенно сопротив¬ляться, а затем и волочет грузовик за собой. Грузо¬вик в смятении. Он гудит, сжигает резину, буксует, но вынужденно тащится за игрушечной машинкой. Пытается порвать сцепку и ускользнуть, но где там...
— То есть Ванька подмял Бейбарсова? — радо¬стно спросила Таня.
— Ванька никого не подминал. Это не в его пра¬вилах. Но он сумел остаться самим собой и вытя¬нуть Глеба. Возможно, это был мудрый голос света, который никому не желает гибели. Ванька стал спасением Бейбарсова.
— От мрака?
Прежде чем ответить, академик задумчиво про¬вел пальцем черту по полировке стола.
— Разумеется. Лигул — не удивляйся, что я знаю, мы с Глебом много говорили об этом — не смог удержать Бейбарсова в Тартаре.
— Как не смог? Он же дал ему отсрочку! Выпус¬тил на несколько дней, чтобы Глеб привел ему ме¬ня! — воскликнула Таня.
Сарданапал передернулся, точно услышал ве¬личайшую глупость в жизни.
— Очередная ложь! Лигул дышит обманом, как мы воздухом. Лигула принудили выпустить Глеба, он же попытался извлечь из этого выгоду. Даже из поражения выкроить победа Обычные фокусы. Чем больше тебя пугают — тем больше не бойся!
— То есть этот рассказ про сколько-то там дней...
— Ложь, как и все прочее.
— Но почему Глеб не остался в Тартаре? В нем есть еще что-то светлое? — спросила Таня.
Сарданапал не стал ее обнадеживать. Лично у него на этот счет были большие сомнения.
— Я же сказал, я думаю, что Бейбарсова вытя¬нул Ванька. Пуповина, соединяющая их, не оборва¬лась и в Тартаре. Хотел Глеб того или нет, он за¬черпнул у Ваньки несколько глотков света, кото¬рый даже Лигул не сумел уничтожить. Вот Глеба и вытолкнуло из Тартара, точно воздушным буем.
В Тартаре-то света нет и не должно быть. К Глебу же он продолжал поступать через Ваньку.
— Все равно не понимаю.
— Разберешься со временем. Теперь же поло¬жение еще больше усложнилось. Тебе известно, что Глеб тоже лишился дара к некромагии?
Таня не поверила.
— Глеб???
— Разумеется. Все по тому же закону совмещаю¬щихся сосудов. Когда Ванька отказался от магии за себя, то получилось, что он лишил магии и Глеба, прежде чем пуповина, связывавшая их, навеки рас¬палась.
— Значит, они больше не соединены? — радо¬стно спросила Таня.
Сарданапал покачал головой:
— Больше нет.
— А некромагии Глеб лишился полностью?
— Даже хвостиком дохлой мыши теперь не ше¬вельнет. Хотя, может, и не надо им шевелить? — задумчиво спросил академик.
Заметно было, что эта мысль показалась ему интересной.
— И как он это пережил? — спросила Таня.
— Свеколт утверждает, что в первые часы бо¬лезненно. Как наркоман, которому сказали, что дозы больше не будет, даже если он перегрызет зубами все батареи города... Глеб заигрался, но игра закон¬чилась. Пусть привыкает жить но новым правилам.
не попал в Тартар. Хотя ему еще представится та¬кой случай, если он не изменится.
— Все же не понимаю, почему Глеб не желает меня видеть! — сказала Таня с обидой.
Тут в который раз сработало общее для всех девушек правило, которое в краткой форме можно сформулировать таю кошке, может, и не надо в ком¬нату, да вот ее чуда не пускают.
Академик щелчком отогнал лезший ему в рот ус.
— А почему человек с ожогом на коже не хо¬чет, чтобы его друзья участливо тыкали в ожог паль¬цем? Глеб уже видел тебя после Тартара, и, думаю, ему хватило этого, чтобы понять, что у вас все кон¬чено. Ты потеряна для него навсегда, и он нашел в себе силы начать все заново, не растравливая па¬мять... Насколько я знаю, Глеб собирается перебрать¬ся в Нижний Новгород. Там у него какие-то даль¬ние родственники. Правда, вначале нам нужно за¬лечить ту рану, что он себе нанес.
— Это невозможно! Она нанесена косой Мам-зелькиной! Даже Ягге ничего не сможет сделать! — с грустью сказала Таня.
Академик был не столь категоричен.
— Сделать-то она действительно ничего не смогла, — сказал он, с лукавым видом разглаживая усы. — Зато у Ягге нашелся небольшой бочонок... гм... медовухи. Мамзелькина, явившаяся за Глебом вчера вечером, случайно вспомнила, что потеряла на Глеба разнарядочку. Взяла под мышку бочонок и отбыла, пообещав искать ее лет шестьдесят.

Добавлено (27 Июнь 2008, 09:15)
---------------------------------------------
— Но рана-то никуда не делась? — озабоченно спросила Таня.
— Осколки старой костяной косы, остававшие¬ся в ране, Мамзелькина забрала с собой. Попутно она сурово предупредила некромагов, чтобы не смели больше трогать ее инвентарь. Разумеется, сама рана осталась. Гноящаяся, очень запущенная, но с ней Ягге уж как-нибудь справится, особенно если Аббатикова перестанет подкладывать Глебу всякую дохлятину под матрац. Из благих сообра¬жений, разумеется, но воняет ужасно, — заверил ее Сарданапал.
С души у Тани упал камень.
— То есть Глеб будет жить, и он теперь...
— Ага. Обычный молодой человек призывного возраста с пропиской на Урале и склонностью к гайморитам.
Последние слова академик проговорил рассе¬янно, прокручивая на пальце перстень повелителя духов. Заметно было, что его заботит совсем дру¬гая мысль. Возможно, главная, из-за которой и со¬стоялась их встреча.
— Тут до меня... м-дэ... долетели некоторые слу¬хи... — осторожно начал он.
Таня напряглась.
— Какие?
— Относительно... м-дэ... твоих дальнейших на¬мерений... Я хотел бы понять, насколько они... м-дэ... соответствуют фактической базе, на которой... м-дэ... зиждутся.
Таня подумала, что, когда академик смущен, он выражается точь-в-точь как Шурасик.
— Ягге? — спросила Таня понимающе. Академик кивнул и извиняющимся голосом до¬бавил:
— Она сказала, что ты не считаешь это секре¬том.
Таня не стала спорить и сердиться на Ягге.
— Какой уж тут секрет? Как можно навсегда уле¬теть из Тибидохса так, чтобы для всех это осталось секретом? — сказала она с печальной иронией.
— Ты уверена, что после не пожалеешь? Пере¬черкнуть все можно довольно быстро, а потом всю жизнь кусать локти. Может, следовало бы прежде доучиться? Тебе остался всего год магаспирантуры!
— И годика три ординатуры... А потом лет так семь стажировки... Ну и совсем чуточку докторан¬туры, — насмешливо подсказала Таня.
Сарданапал смущенно закашлялся.
— Согласен, маги учатся несколько... э-э... затя¬нуто. Зато и объем знаний... м-м-м... впечатляет. У некоторых же... м-дэ... определенно есть задатки. Разумеется, наверняка судить нельзя, но по некото¬рым признакам... э-э...
Таня улыбнулась, оценив, как осторожно ака¬демик похвалил ее. Сами по себе знания — это ку¬ча бесполезных кирпичей, которые, если не зна¬ешь, что из них построить, так и останутся кирпи¬чами.
— Ну да... Логика есть... — рассеянно сказал ака¬демик, когда Таня поделилась с ним этой мыслью.
И он, и Таня одновременно ощутили неудобст¬во которое испытывают люди, внезапно осознав¬шие что им все сложнее нашаривать общую тему для беседы. И что даже молчание, прежде дававшее¬ся им так легко, теперь становится мучительным.
И Тане и Сарданапалу было понятно, что сей¬час им придется затронуть главное, чего оба так тщательно избегали.
—Я правильно понимаю: ты оставляешь Тиби-дохс и перебираешься к Ваньке в эту... э-э... хижину с тростниковой крышей? - спросил Сарданапал.
— В России нет хижин с тростниковыми кры¬шами Морозы слишком сильные, да и тростник пришлось бы везти издалека... - мягко поправила Таня. - И потом вы не поверите, но мне туда дей¬ствительно хочется!
- А ну да, ну да... - вновь рассеянно сказал академик. - Ты, главное, поясни мне вот что: это все из-за Ваньки? Из-за того, что он... м-м-м... ли¬шился магии и потерял формальный повод... э-мю-э... находиться на Буяне, а ты его любишь? Таня медленно покачала головой. - Не только из-за Ваньки. Тарарах же живет здесь без всякой магии, и ничего. Правда, у Тарара-ха бессмертие, зато у Ваньки многоглазка. Ее дей¬ствие теперь навсегда. Многоглазка дает мудрость, знание пути и даже возможность заниматься вете¬ринарной магией.
- И ты будешь ему помогать? В лесу, где четыре месяца в года снег, четыре грязь и четыре комары?
- Мне кажется, вы как-то очень приблизитель но представляете себе лес, — осторожно заметила Таня. — Опять же с драконболом я не завязываю. Буду тренироваться сама, помогать тренировать команду и участвовать в матчах. С Соловьем я уже поговорила, — сказала Тапя.
Академик встал, поправил очки и внимательно всмотрелся в Таню.
— Мне нравятся твои глаза. Они спокойные. Ты ведь нашла себя, не так ли? Полоса метаний завер¬шилась? — спросил он после долгого молчания.
Таня промолчала. Существуют вещи, которые опасно признавать до конца.
— Не пожалеешь?
Таня упрямо мотнула головой. Академик кивнул:
— Думаю, ты права. Как ни смел ваш с Ванькой шаг, я уверен, что он в верном направлении. Муд¬рость не в больших городах. Там нелепое мелька¬ние, скрывающее страшную пустоту. Из больших городов надо бежать и надеяться, что когда-нибудь они пропадут сами собой. Да и магия с каждым днем все больше обесценивается, а вместе с ней обесце¬нивается и то, что мы считали мудростью. Вы пер¬вые ласточки, но за вами, возможно, вскоре поле¬тят тысячи и тысячи.
— Вы серьезно? — недоверчиво спросила Таня.
— А почему нет? Я учил вас ратной магии, убе¬жденный, что она пригодится против сфинкса — и что же? Мегара победили не запретные слова, а от¬каз от магии и всемогущества. А раз так, то не толь¬ко сфинкс будет побежден этим! Удачи тебе, ма-
ленькая Гроттер! Когда бы ты ни прилетела в Ти-бидохс — не забывай, что у тебя есть старый доб¬рый друг, двери кабинета которого всегда открыты для тебя.
Академик встал, торжественно выпрямился и вытянувшиеся усы его показали Тане дорогу. Ка¬кое-никакое, а напутствие.
Таня шла к Ваньке в магпункт, и думала, что повторяет судьбу своей матери, которая также уле¬тела с отцом в глушь, жила там в бревенчатом доме и была счастлива. Что ж, все самое лучшее и муд¬рое в этой жизни должно, просто обязано повторяться!