Глава вторая
КОНТРАБАС ПРЕБЫВАЕТ ПО РАСПИСАНИЮ Когда человек достигает своего потолка, он ударяется об него и падает вниз.
Печальная истина
Когда кто то постучал в стекло, первой мыслью Тани было, что прилетел купидончик. Не отрываясь от конспектов, она привычно зачерпнула полную горсть печенья и дернула раму, собираясь произвести обмен. Ее оглушил страшный рев. За окном на новом громадном пылесосе, похожем на широкое хромиро-ванное ведро, восседал Баб Ягун. Мощная, едва ли не в ногу толщиной, труба пылесоса была направлена вниз.
— Тук тук! К вам можно? Это я, герр почтальон, привез кости на бульон! — воскликнул он жизнера-достно.
— Привет, Ягун! — сказала Таня.
Играющий комментатор наклонил голову и проницательно посмотрел на нее.
— И это все, чего я удостоился? Жалкого формального привета? Картина Репина «Не ждали»? — по-интересовался он не без ехидства.
— Я готовлюсь к экзамену!
— А ну да! Экзамен у тебя как состояние души или как вечный насморк. У всех бывает, но не у всех проходит!… Некоторые люди вечно ходят с салфеточками, сморкаются в них, а потом забывают где попа-ло, как Попугаева.
— Причем здесь я?
— Да не причем. Не перестанешь ботанеть, станешь Шурасиком в юбке.
— Хорошего же ты обо мне мнения! И вообще: мне нравится Шурасик! — с обидой сказала Таня.
Ягун как обычно не полез за словом в карман.
— И мне, вообрази, Шурасик нравится! Но одно дело нравится, а совсем другое быть похожим. Вот мне слон, к примеру, нравится. Разве из этого следует, что я мечтаю быть похожим на слона?
Шар сам подставился, чтобы влететь в лузу.
— Ты и так на слона похож! — сказала Таня, протягивая между Ягуном и слоном связующую нить.
Уши у Ягуна торчали так же, как в детстве, и так же рубиново пунцовели, когда сквозь них пробива-лось солнце. Как в тот первый день в квартире дяди Германа, когда Таня ощущала себя самым несчастным человеком в мире… День, когда начались чудеса!
— Да, уши у меня козырные! Завидуешь — так и скажи! А что у нас тут? Приблудившиеся калории? Подкормка для сирот с крылышками?.. Нет нет, не убирай! Оставлю себе на черный день! — засуетился Ягун.
Вскинув трубу, он ловко впылесосил с таниной ладони печенье. Тетради белыми растрепанными птицами вспорхнули со стола и отправились в нутро пылесоса вслед за покрывалом с кровати.
Это был уже явный перебор. Труба забилась, и, силясь проглотить ком, пылесос стал сипеть и каш-лять, как подавившаяся лошадь.
— Это тоже на черный день? — хмуро спросила Таня.
Ягун замотал головой.
— Я не виноват! Он сам зацапал! Я его нравственно порицаю! Нет, ну каков у меня пылесосище! Просто зверь, да? Летаю и словно уже в рай попал! Спецзаказ магробополитена! Представляешь, сколько в нем ватт?
— Так там еще и вата? Жуть какая! — легкомысленно спросила Таня.
Что ни говори, а магическое образование имеет свои пробелы. Ягун выключил пылесос, который и без того уже почти заглох, и, втаскивая его за собой, через окно влез в комнату. Большое зеркало, висев-шее в углу, немедленно поймало его отражение и, забавляясь, принялось вертеть, переодевая в самые не-вероятные костюмы. Вот Ягун в белом врачебном халате со стетоскопом на шее, вот в кожаной куртке из драконьей кожи с красным пиратским платком, вот в строгом офисном костюме в стиле «а шли бы вы со своим прайсом», а вот и в набедренной повязке племени мумба юмба…
— Ишь ты! А в форме пожарника слабо? — заинтересовался Ягун, и тотчас получил желаемое. Из зеркала на Ягуна уставился щекастый восемнадцатилетний лоботряс в пожарной форме.
— Прикольное зеркало! Где украла? — спросил Ягун.
— Тетя Нинель выписала на Лысой горе и прислала Пипе.
— Ясно. А Пипенция, ясное дело, испугалась, что зеркало при посторонних покажет ее в купальнике, и передарила тебе? Вот они — истинные мотивы великодушия! — понимающе заявил Ягун.
Таня улыбнулась. Последние полгода она боролась с собой и старалась не говорить ни о ком плохо. Но не говорить самой и слушать — это разные вещи.
— Пипа, и правда, немножко располнела, — признала она осторожно.
— Вот и я говорю! Еще половина этого «немножко» и в Тибидохсе придется усиливать лестницы, — кивнул Ягун. — А теперь момент! Ич! Ни! Сан!
Он поочередно отщелкнул все три зажима и, сняв с пылесоса крышку, извлек из мусоросборника конспекты и покрывало. Конспекты Таня сразу схватила, а покрывало так провоняло русалочьей чешуей, что пришлось испепелить его боевой искрой. Никаких иных способов спастись от назойливой вони не су-ществовало.
— Знаешь, за что я тебя люблю? За то, что ты выше быта! — заискивающе сказал Ягун.
Таня мрачно подула на раскалившийся перстень. В комнате настойчиво пахло болотом.
— Кто тебе сказал, что я его выше? — спросила Таня с сомнением. Только что она в очередной раз убедилась, что дружить с Ягуном нелегкий труд.
— Ты должна быть выше! Человек, способный перегрызть глотку ближнему своему из за покрывала, не достоин носить высокое имя «Татьяна», — коварно сказал Ягун и добавил: — Кстати, я ведь к тебе по делу.
— По какому делу?
— Ты в курсе, что через две недели — год, как мы закончили Тибидохс?
Таня была в курсе.
— Ага… Народ разлетелся кто куда. В магспирантуре мало кто остался. Кое кто пишет, но многие пропали с концами.
Таня повернулась и посмотрела на кровать Склеповой, пустовавшую с тех пор, как одиннадцать ме-сяцев назад Гробыня покинула Тибидохс. Рядом одиноко поскрипывал скелет Дырь Тонианно. Изредка по его руке от плеча и до запястья пробегала волна. Ржавая шпага звякала. Дырь Тонианно тосковал. Будь он человек, о нем сказали бы, что он похудел и осунулся. Однако скелет осунуться не мог, и в этом было его преимущество, хотя и грустное. Пипа, не закончившая еще учиться, так как она поступила в школу позже, переехала в освободившуюся комнату Верки Попугаевой, и Таня смогла вкусить все удобства отдельного проживания. Правда, удобства эти были скорее надуманные, поскольку Тане нередко бывало скучновато. Лучше уж Пипа, чем совсем никого.
— А давай соберем народ снова! На годовщину выпуска! Сарданапал и Медузия не против, — радо-стно сообщил Ягун. Он явно собирался сделать это как то более торжественно, но не удержался и выпалил сразу.
— Ты что, серьезно? Преподы разрешили? — усомнилась Таня.
Играющий комментатор с негодованием выпрямился.
— Серьезно? Я? Терпеть не могу это слово! От него веет жутким занудством!
— Так они разрешили?
Ягун хитро прищурился.
— Как тебе сказать? Что такое, в сущности, вечер встречи? Слетелись люди на пять шесть часиков. Вспомнили прошлое, потрепались, выпили тайком бутылочку амброзии, посмотрели друг другу в ясные очи, обменялись номерами зудильников, по которым никто никогда не будет звонить, и все — пора разле-таться… Нетушки! Мне этого мало. За такой короткий срок я не успею эмоционально прочухаться.
— И что? — нетерпеливо спросила Таня.
— А то, что я выпросил у преподов ТРИ ДНЯ ! — радостно завопил Ягун. — А то и больше чем три, понимаешь? Как карта ляжет! Поклеп разворчался, что не сможет найти столько свободных комнат, но тогда бабуся — хех! — сказала, что положит всех, кому не достанется мест, в магпункт, и ему при-шлось заткнуть фонтан аккуратно свернутой тряпочкой… Комнаты — ха! Я вообще не верю, что кто то будет спать эти три дня. В мире существует столько взбадривающих заклинаний!
Таня уставилась на Ягуна с радостным недоверием.
— Три дня? И Медузия с Зуби не против?
Ягун замялся. Пижонство в нем боролось с фактами.
— Они согласились на удивление быстро. Их даже не пришлось колотить головой о колонны…
— Ягун! Ты лжешь как сивый… как симпатичная старая лошадка некогда мужского пола, — вос-кликнула Таня.
— Ну хорошо! Я попросил бабусю, Бабуся — Соловья, Солевей — Зуби, та Медузию и они обе уло-мали Сарданапала… Ну не Тарарах же будет палки в колеса ставить? Даже Поклеп скрипел значительно меньше, чем можно было ожидать. Реально против только Безглазый Ужас, но поскольку он призрак, к его мнению никто всерьез не прислушивается.
— А он против?
— Не то слово. Рвет и мечет. Швырнул в Сарданапала свою голову. Так и ушел без нее, натыкаясь на стены!
Таня поморщилась. Ужас всегда любил хорошо отрежиссированные, постановочные истерики. Чего стоила одна его привычка раз в месяц, строго по расписанию, звенеть кандалами и, завывая, шататься по подвалу, пугая нервных первокурсников?
— Странный он какой то. Ему то какое дело? — спросила она.
— Обычная история. С призраками вечно что то не так. Пророчествует, что все скверно закончится, что мы не знаем историю Тибидохса и прочая чушь в том же духе, — отмахнулся Ягун, но тотчас, вспом-нив о чем то, приуныл:
— Правда, может, скоро и Тибидохса никакого не будет, — добавил он грустно.
— Как это? — встревожилась Таня.
Ягун огляделся и, убедившись, что никого нет рядом, поманил ее к себе.
— Ты умеешь хранить секреты? Тогда слухай сюды!.. Ой, блин! Я же поклялся мамочке моей бабусе разрази громусом , что не скажу об этом ни одной живой душе! Что будем делать? Убивать тебя вроде жалко.
— Живой душе? — невинно переспросила Таня.
Таня и Ягун обменялись многозначительным взглядами, после чего Таня показала пальцем на стул. Плох тот магспирант, который не знает, как обойти разрази громус . Магия такого рода действует прямо-линейно и растолковывает всё буквально, что очень располагает к казуистике.
Ягун хмыкнул.
— Думаешь? А вдруг это не стол, а какой нибудь заколдованный прынц ? Типа: «мама, не превра-щай меня в мебель! Я буду есть манную кашу!» Не жалеешь ты меня, Танька!.. Ну да ладно!.. Рискнем старостью лет!
Внук Ягге подошел к стулу, нежно похлопал его по спинке, смахнул с сидения пару пылинок и, усевшись рядом со стулом спиной к Тане, вкрадчиво сказал:
— Стул, а стул! Тут такое дело… разговор есть! Слушать будешь?
Стул, понятное дело, промолчал. Он был сдержанный парень.
— Так вот, стул, какое дело! К нам, брат мой стул, в Тибидохс вчера вечером приперся проверяль-щик с Лысой Горы. Мрачный тип по имени Зербаган. Ходит по школе со здоровенным таким посохом, ко-торый заканчивается каменным шаром, и сует свой нос во все дыры, куда нос может теоретически про-лезть.
— А что хочет проверяльщик? — спросила Таня.
Ягун благоразумно промолчал. По сценарию он вообще не должен был догадываться о присутствии в комнате Тани. Все таки разрази громус был клятвой смертельной и забывать об этом не стоило.
— Стул, а стул! А что… э э… что едят на завтрак хмыри? — поправилась Таня. Вопрос про прове-ряльщика был уже задан и теперь требовалось немного запудрить заклинанию мозги.
— Хмыри, дорогой стул, едят на завтрак разное! Особенно уважают тухлятину!.. — вновь заговорил Ягун. — А еще, брат мой стул, Зербаган хочет добиться, чтобы Тибидохс перенесли с Буяна на север, где мошкара и вечная мерзлота. Туда, где не могут жить драконы, перемрут единороги, погаснут жар птицы и где нежить шныряет даже не скрываясь. А наш замечательный остров Буян, этот царственный рай, на ко-тором ты, стул, вырос и был взлелеян с младой полировки, загонят тому, кто даст за него больше презрен-ных зеленых мозолей. Ты удручен, брат стул? Я вижу, ты рыдаешь и пыль уныния садится на твою много-страдальную спинку!
Таня подумала, что Ягун неисправим. Он и здесь не может обойтись без аффектации и преувеличе-ний. Даже в глубокой старости, умирая, он, вероятно, обратится к своим наследникам с прочувствованной речью в стиле: «Дети и внуки мои! Вытрите глаза и носы! Возликуйте, что вы, наконец, сумеете пожить немного для себя! Ваш дедушка, ваш господин, ваш царь, ваш раб, уходит в мир иной!»
— Слушай, стул… — сказала Таня. — Если всё так скверно, то почему Сарданапал согласился на встречу выпускников? У него же и так по горло проблем? А тут еще мы чего нибудь учудим.
Ягун поскреб пальцами шею.
— Ах, стул, деревянный брат мой! Как замечательно, что никто нас не слышит и ничего не может вякнуть! Потому что если бы кто то что то вякнул, я ответил бы, что Сарданапал, этот великий человек, чья борода так длинна, а ум фундаментален, любит своих учеников и никогда ни в чем им не откажет. Шмыг шмыг, стул! Я рыдаю и бьюсь головой о твою жесткую ножку! А теперь, стул, я заканчиваю нашу с тобой приватную беседу. Знай, что ни одной живой душе я не выдам тайны, защищенной разрази грому-сом ! И эту жуткую клятву взяла с меня, стул, заметь, родная бабуся, которая наотрез отказалась верить, что я вообще умею хранить секреты!
С этими словами Ягун решительно встал и, мигом утратив интерес к своему деревянному брату, взгромоздил на его сидение свой тяжелый военный ботинок, доходивший почти до середины голени. Ягун ценил высокие ботинки. Они позволяли не только хорошо пинаться, но и колотить пятками заупрямив-шийся пылесос. Похожие ботинки ценила и его девушка Катя Лоткова, правда, в отличие от Ягуна, ее обувная армия была разнообразнее, и, кроме тяжелых ботиночных танков и прочей сапожной артиллерии, насчитывала и легкие кавалерийские соединения туфель, босоножек и прочей кокетливой рати.
Полюбовавшись на свой ботинок, Ягун точно по струнам, провел пальцам по шнуркам, поцокал язы-ком и лишь после этого соблаговолил вспомнить о Тане.
— О, ты уже тут! Давно пришла?
— Час назад, — с иронией сказала Таня.
— Тшш! Ты что перегрелась? — испугался Ягун. — Ладно, неважно… Смотри, что у меня есть!
Он сунул руку во внутренний карман драконбольного комбинезона и, порывшись, извлек толстую пачку приглашений. На обложке светилась мигала вечерними огнями Большая Башня Тибидохса. У башни с дубиной в руках ошивался циклоп Пельменник, на лице которого было написано желание испортить всем праздник. Заметив, что на него смотрят, циклоп завозился как паук. Единственный его глаз, выпучен-ный, в багровых прожилках, заворочался в орбите. Ягун и Таня поспешно выставили блоки, скрестив ука-зательный и средний палец. Не заблокировался только скелет Дырь Тонианно. Бедолага отлетел к стене и врезался в нее, как человек, в которого выпалили из дробовика.
— А этот откуда взялся? Вчера его не было! — хмуро сказал Ягун. Он попытался ногтем сощелкнуть Пельменника с обложки, однако тот только ухмыльнулся и никуда не исчез.
— А нельзя было купить приглашения без Пельменника? — поинтересовалась Таня.
Ягун смутился.
— Купить? Что я могу купить, когда я всем вокруг должен за пылесос? Джинн Абдулла дал мне их совершенно бесплатно.
Таня понимающе хмыкнула. Подарок Абдуллы! В сущности, ни о чем больше можно было не упо-минать. Она перевернула верхнюю открытку и прочитала:
«Вера Попугаева!
Двадцать третьего июня сего года в Зале Двух Стихий школы магии Тибидохс (о.Буян) имеет место быть встреча выпускников, которая продлится до утра двадцать шестого. Искреннее надеемся, что Вы сумеете найти время и прилететь.
«Грааль Гардарика» будет разблокирована для Вашего кольца на весь указанный период.
С уважением,
Ваш Сарданапал Черноморов,
глава Тибидохса
лауреата премии Волшебных Подтяжек,
академик ».
— Как то очень уж торжественно! Что, действительно академик писал? — усомнилась Таня, пооче-редно просматривая еще несколько открыток. Все совпадали слово в слово, за исключением, разумеется, обращения.
Ягун замотал головой так энергично, что, казалось, еще немного и уши захлопают его по щекам.
— Не а. Издеваешься, что ли? Сардик только подписывал. А писала моя бабуся. Мне самому было влом и я провел с ней агитационную работу.
— «Имеет место быть» — это Ягге придумала?
— Ага. Я предлагал написать «состоится», но бабуся была против. Она убеждена, что в «имеет место быть» присутствует старомодная надежность… В ее времена именно так и писали. В общем, я не стал спо-рить, когда сообразил, что есть на кого спихнуть заполнение билетов, — заметил Ягун.
Таня кивнула. Почерк был круглый, ровный, каллиграфический. Очень непохожий на обычные кара-кули играющего комментатора.
— А теперь самое ответственное! — с зашкаливающей бодростью продолжал Ягун. — Надо пригла-сительные доставить адресатам. Не стоит доверять купидонам. Эти пройдохи всё напутают. Облопаются пирожными, выпьют слишком много воды с газом и будут палить в лопухоидов из лука. Думаешь, откуда берутся скоропалительные браки?
— Думаешь из за газированной воды?
— Ну уж не знаю… Вслушайся «палить из лука», «скоропалительные» — какая то общая идея опре-деленно прослеживается… Опять же точный адрес многих неизвестен, а раз так придется пораскинуть мозгами, которых у купидонов нет. В общем, я сказал Сарданапалу, что пригласительные развезем мы с тобой. Половину ты, половину я…
И, не дожидаясь Таниного согласия, Ягун принялся раскладывать приглашения на две кучки. Таня посмотрела на Ягуна, и ей почудилось, что кое кому не терпится поскорее объездить новенький пылесос.
— Тэк с… — бормотал лопоухий комментатор, раскидывая билеты со стремительностью карточного шулера. — Тебе Гробыня с Гломовым, мне — Горьянов… Ой, мамочка моя бабуся, как не повезло то! Те-бе — Тузиков, мне — Попугаева. Тебе — Жикин, мне — Семь Пень Дыр. Тебе Шито Крыто — мне Пуп-сикова. Тебе — Ванька, мне — Зализина… А раз Зализина, то до кучи и Бейбарсов. Все равно они вме-сте… Еще есть Свеколт и Аббатикова, но им, я думаю, можно и с купидонами послать… Блин, ну и кри-вой же сегодня день!.. Тань, а Тань, давай стопками меняться!
— Ну уж нет! Чтобы я к Зализиной летела? Хватит с меня, что Жикину нести надо, — отказалась Та-ня.
Ягун вздохнул.
— Ну так и быть! Уломала! Тогда держи до кучи Шурасика. Он, к слову сказать, в Магфорде, у сво-его прохфессора кислых щей. Выцарапывай его оттуда!
Таню это не вдохновило.
— Не хочу в Магфорд… С меня хватило драконбольной практики с сентября по ноябрь. Можешь сам смотаешься? — предложила она.
— «Драконбольной»… смотри как звучит! Все равно как: «дракон больной!» Первый раз прочухал, а ведь, кажись, не первый раз слышу!.. — удивленно сказал Ягун.
— Ягун! Не прикидывайся глухим! Слетай в Магфорд, а?
— Ну уж нет. Ты соображаешь, сколько моя пылесосина чешуи жрет? До Магфорда на одной за-правке мне не дотянуть. Лети лучше на своем контрабасе. Он у тебя бесплатный! — открутился хитрый Ягун.
— Ягун, не ворчи!
— Я не ворчу! Я скриплю, качаю права и негодую. Ну всё, пока! Встречаемся завтра утром! Над океаном летим вместе, а там разделимся. Лады?
Зажав в зубах свою порцию приглашений, играющий комментатор ловко оседлал пылесос и, пробор-мотав торопыгус угорелус, вылетел в окно. К запаху болота примешался запах перхоти барабашек и кры-синой шерсти пополам с оливковым маслом. Ягун не знал меры в своих экспериментах с топливом.
Таня присоединила приглашение Шурасика к остальным и задумалась. К конспектам в тот день она так и не вернулась. Казино приняло ставки. Барабан ее судьбы повернулся.
На другое утро Таня проснулась очень рано. Открыла глаза и вошла в жизнь сразу и без брызг, как искусный прыгун входит в воду. В голове была кристальная, щекочущая, свежая ясность. Ни обычного ожидания чашки кофе, которую скелет Дырь Тонианно, приученный Гробыней, подаст ей в постель; ни желания раскачиваться, слабовольно обняв колени, и нового бессильного падения в подушку виноватой щекой — ничего этого не было. Свежие силы распирали ее, хотя спала она часов пять, не больше. Таня поняла, что радуется предстоящей поездке. Радуется, наверное, потому, что скоро увидит Ваньку.
За окном нежно золотился рассвет. Цветом он напомнил ей мороженое с персиковым наполнителем, и она рассердилась на себя за пищевую материальность сравнения. Ужинать надо вечером, такие дела…
Услышав стук в стекло, Таня подошла к окну. Вдали хорошо различался серебристый полукруг дра-конбольного поля. Гораздо ближе энергичными зубцами прочерчивались две ближние башни Тибидохса. Давно знакомый и любимый вид.
За окном на ревущем пылесосе завис Баб Ягун. Несмотря на жару, он был в утепленном драконболь-ном комбинезоне, в меховой шапке и в перчатках. Здесь внизу это выглядело нелепо, но когда они полетят высоко над землей в ледяном воздушном течении, смеяться будет тот, у кого хватило ума предусмотри-тельно утеплиться.
— Коброе путро! — сказал Баб Ягун. Он всегда так издевался над утром, и утро ему это пока спуска-ло.
— И тебе того же и без хлеба, — отвечала Таня.
Ягун сердито уставился на нее белую ночнушку.
— А это еще что такое? Ты еще не готова?
— Я буду готова, когда ты перестанешь меня отвлекать. Встречаемся через десять минут у подъем-ного моста.
— Десять минут? Ха, ха и еще раз ха! Женские десять минут — это верные полчаса. Я мог бы по-спать подольше, — с сожалением сказал Ягун.
Играющий комментатор развернул пылесос и, газанув, скрылся. Таня наметанным глазом определи-ла, что он направился не к подъемным воротам, а к окнам Кати Лотковой. Повезло Ягуну, что Лоткова ос-талась в магспирантуре. Не то, что лопух Ванька, от которого кроме купидонов с редкими письмами ниче-го толкового не дождешься.
Ванька улетел десять месяцев назад, в августе. На старом пылесосе с обмотанным скотчем шлангом, который подарил ему Ягун. Прощание вышло скомканным. В последнюю минуту, когда Ванька, то и дело оглядываясь, грустный, сутулый, садился на пылесос, Таня повернулась и убежала в комнату. На душе у нее было скверно. Даже не кошки скреблись, а старые холостяки оттирали наждаком пригоревшие каст-рюли.
— Всё, пока! Ненавижу стоять и махать платком. Заскакивай как нибудь! — сказала она, собрав всю свою волю.
За неполный год Ванька прислал девятнадцать писем. Чуть меньше двух писем в месяц. Он писал, что поселился в покинутой сторожке лесника, в бревенчатом доме. Дом он описывал не без юмора. Гово-рил, что если подняться на чердак, сквозь крышу открывается прекрасный вид на звёздное небо. «Проще говоря, крыша дырявая!» — расшифровала Таня.
Весь стол, писал Ванька, у него завален книгами, не магическими, человеческими. Философия, ис-кусство, художественные книги.
«Я заново открываю для себя жизнь. Читаю то, на что раньше не было времени, а сам всё не могу от-казаться от прежней привычки искать на полях тайные знаки, предупреждающие об ослепляющих абзацах, ядовитых закладках, засасывающих дырах и прочих милых проказах авторов. Мне кажется, наши магиче-ские книги не так интересны. Они не объясняют смысла жизни, а лишь содержат прикладные сведения о нежити, заклинаниях, астрологии, защите от сглаза и так далее… Если разобраться, не мы, маги, отделили себя от обычных людей, но обычные люди отринули нас от себя. Нам не следовало изолироваться. В ре-зультате наша жизнь во многом стала суррогатом. Мы слишком увлеклись преобразованием жизни, вместо того, чтобы просто наблюдать ее», — писал Ванька, и Таня думала, что он стал гораздо серьезнее.
Разумеется, Ванька поселился в глуши не затем, чтобы читать лопухоидные книги и латать дыры в образовании. У него была и другая, более ясная и близкая цель. Он занимался ветеринарной магией в рас-положенной неподалеку, в четверти часа полета на пылесосе, лечебнице, где, кроме него, работал только один маг — бровастый и сиплый старик, плод запретной любви домового и жившей два столетия назад жен лесника. Когда не было дел, старый маг часами мог сидеть неподвижно. Казалось, он не дышит и, ес-ли к губам и ноздрям его поднести зеркальце, оно не запотеет.
В лечебницу, как забавно писал Ванька, обращались в основном лешаки с жалобами на гарпий, водя-ные с доносами на лешаков, и гарпии со сварливым нытьем, что их никто не любит, хотя они мягкие и пу-шистые — и всех приходилось принимать, хотя лечение нежити не входило в прямые обязанности ветери-нарного мага. Это была, скорее, их неминуемая побочная составляющая. Дважды приходилось оказывать помощь вепрям, застывшим в зимнем лесу, один раз оборотню и один раз собаке с головой грустной де-вушки, которая поселилась было в лечебнице и выла ночами, никем не понятая, а после ушла куда то на восток, заявив, что хочет посмотреть Тибет. Помимо этого существовало еще нечто, какая то тайна, о ко-торой Ванька не вспоминал, но наличие которой Таня интуитивно ощущала. Тайна эта, как туман, прята-лась где то между строк, как прячется в полдень упорная тень, серым дымком обитая у древесных корней.
Таня и гордилась Ванькой, и сомневалась, что его теперешняя жизнь в чащобе настолько уж полез-нее магспирантуры. Слушать жалобы гарпий с неменьшим успехом можно было и на Буяне. И вообще, ко-гда жизнь колотит тебя лицом об стол, это еще не значит, что ты приобретаешь практический опыт.
Облачившись в драконбольный комбинезон, Таня заколола волосы («Они у тебя все время разные. Ты уж, Гроттерша, определись, какого они цвета — медные или темные», — говорила ей порой Склепова) и надела черную горнолыжную шапку. Шапка была подарком Пипы, которая считала старой любую вещь, которую ей пришлось надевать больше двух раз.
Когда Таня открыла футляр, крайняя, самая толстая струна контрабаса издала низкий и радостный гул. Последнее время они летали редко, и инструмент был явно доволен. Внимательно оглядев смычок и убедившись, что трещин нет, Таня удовлетворенно кивнула и распахнула окно.
— Тикалус плетутс! — произнесла она среднее по силе и скорости полетное заклинание. Начинать сразу с торопыгуса угорелуса было неразумно, особенно здесь, в тесном нагромождении башен и строе-ний. Разумеется, Ягун мог считать иначе, но Таня совсем не обязана была идти у него на поводу.
Перстень Феофила Гроттера выбросил зеленую искру. Таня прилегла боком на контрабас, мягко скользнувший в окно. Она развернулась, обогнула башню, пронеслась над стеной, полетные блокировки с которой они с Ягуном в последние месяцы научились обходить, и оказалась как раз над подъемным мос-том. Ее встретил брачный хор лягушек, давно облюбовавших зацветший ров.
На подъемном мосту стоял Поклеп Поклепыч, над головой у которого завис Ягун. Поклеп что то орал, требуя у Ягуна, чтобы он снизился, внук же Ягге пока медлил. Он явно тянул резину. За спиной у Поклепа, поигрывая дубиной, возвышался циклоп Пельменник. «Засыпались и как тупо! Другого места для встречи не могли найти!» — с досадой на себя и на Ягуна подумала Таня.
— Ага, Гроттер! Еще одна умная нашлась! А ну лети ка сюда! — заметил ее, торжествующе крикнул завуч.
Перстень Феофила Гроттера нагрелся, отражая сглаз. Таня чуть снизилась, однако с контрабаса не слезла, следуя примеру Ягуна.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Поклеп.
— Ну… э э… лечу! — ответила Таня. Отрицать очевидное не имело смысла.
— Над Тибидохсом летать не положено! Летать положено на драконболе, — сурово отрезал завуч.
— А плавать с русалками только в ванне! — встрял Ягун.
— Почему? — не понял Поклеп.
— Если летать положено только на драконболе, то плавать можно только в ванне, — заявил играю-щий комментатор.
На Поклепа этот аргумент впечатления не произвел.
— Снижайтесь, кому говорят! Давайте сюда пылесос и контрабас! Если кто попало будет через стену летать, зачем тогда стена нужна? Для красоты?
— Ну мало ли зачем? Красота — великая сила. Гулять можно по стене, на лес смотреть… — предпо-ложила Таня.
— Ответ неверный, магспирантка Гроттер! Если стены нет, тогда что? Выходит: летай кто хо-чешь? — склонив голову набок, вкрадчиво спросил завуч.
— Почему бы и нет? — сказала Таня.
Поклеп ухмыльнулся.
— Сегодня летай, завтра проходи сквозь стены, послезавтра телепортируй. И что в результате? Сте-ны будут нашпигованы застрявшими недоучками, а койки магпункта завалены ранеными! Школа превра-тится в Бардак и Гоморру!
— Содом. Содом и Гоморру, — машинально поправила Таня.
Это была ошибка. Поклеп терпеть не мог, когда его исправляют.
— Выпендриваемся? Умничаем? Я вам поумничаю! А ну марш вниз, я сказал! Вы задержаны за на-рушение внутреннего распорядка для учеников! — отрезал Поклеп.
— Мы не ученики. Мы магспиранты, — сказал Ягун.
Поклеп приятно удивился. Его маленькие глазки собрались у переносицы в кучку.
— Да что вы говорите? А шапочку перед вами не снять, магспиранты недоделанные? В ножки не по-клониться?… А ну живо сюда пылесос и контрабас! Вам придется объяснять свое поведение педсовету!
На лбу у завуча, как канаты, вспухли жилы. Это был скверный признак. Таня и Ягун переглянулись. Было ясно, что он закусил узду. Что делать? Неужели все бросать и отправляться к Сарданапалу, единст-венному, кто может надавить на Поклепа? Учитывая, что академик спит обычно допоздна, это может за-нять несколько часов, а там окажется, что и лететь сегодня поздно. Выход из положения нашел Ягун. Он послушно направился к Поклепу, но когда тот протянул руку, пылесос странным образом взбрыкнул, взревел и рванулся в сторону. Ягун едва удержался, вцепившись в трубу.
— А а а! Мамочка моя бабуся, спасите! Мой пылесос! Он сглажен! Я не могу его остановить! Спаси-те меня, люди добрые! Я слишком молод, чтобы умирать! — завопил играющий комментатор.
Повиснув на рвущемся из рук шланге, он стремительно умчался в сторону грааль гардарики . По-клеп, никак не ожидавший такой наглости, опешил. Таня взмахнула смычком и устремилась за Ягуном.
— Куда ты, Гроттер! А ну стоять! — опомнившись, закричал ей вслед Поклеп.
— Ягуна спасать… Разобьется ж человек! — отвечала Таня.
— Мы еще вернемся к этому разговору, магспирантка Гроттер! Я ничего не забываю! — догнал ее яростный вопль Поклепа.
Вода плеснула. Из рва высунулась всклокоченная шевелюра Милюли.
— Нет, забываешь! Клёпа, ты забыл принести мне завтрак в болото! Я сегодня буду халтурить, целуя тебя в щечку! — сказала она томно.
Пельменник не выдержал и гоготнул. Поклеп повернулся к нему с такой яростью, что циклоп выта-ращил глаз и, надув щеки, вытянулся по стойке «смирно».
Таня нагнала Ягуна уже у купола. К тому времени внуку Ягге надоело уже болтаться на шланге и он перебрался в седло пылесоса.
— Тебе не кажется, что мы нарвались? — спросила Таня озабоченно.
— Не а, не особо… Хотя вонь, конечно, будет… И вообще, Танька, ты все время забываешь, что мы уже не дети. Нормальные взрослые люди! — сказал Ягун важно.
Таня посмотрела на этого «нормального взрослого человека», который, болтая ногами, сидел на пы-лесосе, и вздохнула.
— И вообще Поклёп, несмотря на все свои заскоки, не такой уж и мерзкий. Даже где то добрый. Не-много психопат, но это уже издержки производства. В школе нормальные люди не удерживаются! Одни мигом становятся буйными психами, а другие заторможенными, — великодушно сказал Ягун.
— Скажи спасибо, что миляга Поклеп не влепил в твой пылесос пару боевых искр. Высоко пришлось бы падать, — улыбаясь, сказала Таня.
Ягун не слишком испугался.
— Да ну. Он бы не стал нарываться. За каждый мой перелом бабуся сказала бы ему такое «спасибо», что он до конца жизни вздрагивал бы даже при слове «пожалуйста».
— Думаешь, сказала бы?
— Ты Ягге не знаешь. Я ее бзик. Даже так: «любимый бзик». И вообще за смертью надо гоняться. Тогда она испугается и убежит, — решительно заявил Ягун.
Немного суеверной Тане, убежденной не без оснований, что все слова материальны, это утверждение показалось слишком смелым.
— А если не убежит? Если скажет: «Ах! Какой милый мальчик! Ну пусть он меня догонит, если ему так хочется!» — заметила она.
Ягун не стал возражать. Небо впереди стало светлее. Солнце чуть расплылось. Это означало, что ку-пол Тибидохса совсем рядом.
— Грааль гардарика! — разом произнесли Таня и Ягун.
Семь радуг, разомкнувшись, пропустили их. И хотя внешне всё осталось таким же: небо, ветер, солн-це, взлохмаченные воды неспокойного океана внизу — ощущения от окружающего стали иными.
«Внешний мир… Это внешний мир», — подумала Таня.
Контрабас скользил в воздушном течении точно челн, который несется в быстром потоке. Но была в движениях контрабаса и некая неуверенность. Мудрый инструмент чувствовал нерешительность хозяйки, улавливая дрожь смычка в ее руке. Таня никак не могла определиться, в какой последовательности будет разносить приглашения. К кому лететь первому? К Ваньке? Да, к Ваньке ей хотелось больше всех. Но ведь она там застрянет и как тогда быть с остальными бумажками?
Ах, Ванька, ну и пенек же ты! Любимый, родной, единственный, но пенек пеньком! Ничего то ты не понимаешь!.. Нет, к Ваньке она залетит позже, когда будет внутренне готова к встрече. Вначале строит эмоционально разгореться и войти в ритм. Слишком давно она жила только учебой и драконболом.
— Тогда к Склеповой! — решила Таня. Никто и никогда не мог взбодрить и протрезвить ее лучше, чем Гробыня.
Рука со смычком приобрела твердость. Перстень без подсказки выбросил еще одну искру, и пришпо-ренный контрабас понесся вдвое быстрее. Все лишние мысли и сомнения умчались вместе со ветром. Те-перь задача была одна — удержаться на инструменте и не дать ветру себя сбросить. «Что может быть лучше? Прекрасный способ очистить мозги от ненужной информации и тупых загрузонов», — мельком подумала Таня, прижимаясь к контрабасу грудью, чтобы ее не сорвало встречным ветром.
Ягуна рядом с ней уже не было. Вместе они летели только над океаном, страхуя друг друга на всякий пожарный случай. Когда же внизу показалась суша, играющий комментатор покинул ее, крикнув, что ле-тит к Семь Пень Дыру. Его пылесос быстро набрал высоту в поисках другого, попутного воздушного те-чения.
Соображая, где ей искать Гробыню, Таня вспомнила, что та вторая ведущая телешоу «Встречи со знаменитыми покойниками». А раз так, то имеет смысл для начала заскочить на Лысую гору и отыскать Грызиану. Уж та то, как главная ведущая «Встреч», должна знать, где Склепова.
— Значит, для начала Лысая гора… — сказала себе Таня, решительно разворачивая контрабас.
По наследству Тане передалось отличное чувство пространства, которому мог бы позавидовать даже вожак гусиной стаи. В тех же случаях, когда она начинала сомневаться, перстень Феофила Гроттера, ворча (ну как же он мог, без ворчания то?), выбрасывал направляющий луч, похожий на тонкую золотую нить.
Несколько часов спустя леса расступились и появилась знакомая гора. Ее лысая макушка морщилась складками оврагов, между которыми, как капельки пота, поблескивали крыши. Ощутив, что она своя, ох-ранное заклинание пропустило Таню без вопросов. Вскоре она уже шла по одной из центральных улиц, волоча на себе контрабас, который здесь, на земле, сразу стал обузой. После десяти минут бестолковых и опасных расспросов (один раз она, обознавшись, едва не обратилась к мертвяку) Таня отыскала «Студию зудильникового вещания».
Именно так назывался плоский двухэтажный дом, занимавший четверть квартала. У дверей на охра-не стояли два глубокомысленных циклопа. Один ковырял в ухе какой то железкой. Другой задумчиво за-глядывал в дуло пищали, по всем признакам заряженной. Танин опыт общения с циклопами — а их было достаточно и в Тибидохсе — выработал три главных правила. Первое: в глаза циклопам не смотреть и внимания не привлекать, второе — ни о чем не спрашивать и третье — целеустремленная уверенность движений. Именно с этой целеустремленной уверенностью Таня прошла мимо циклопов и оказалась в просторном холле, в который выходило сразу три лестницы.
Посреди холла стояла девушка лет шестнадцати с пего зелеными волосами, с прической а ля Гробы-ня и с такими же жуткими скалящимися черепами на перстнях. Однако этим сходство девушки со Склепо-вой и ограничивалось.
Таня приблизилась к ней и вежливо спросила, нет ли здесь сейчас Гробыни и где ее вообще можно найти. Пего зеленая настороженно уставилась на Таню, скользнув взглядом по волосам, лицу и контраба-су. Таня ощутила, что не произвела на нее впечатления.
— Разве вы склепка? — недоверчиво поинтересовалась девушка.
— Кто? — не поняла Таня.
— Ну, в смысле, фанатка?
— Нет.
Девушка очень удивилась. Даже обиделась.
— Как, вы не любите Гробыню? Разве можно ее не любить?
— Почему не люблю? Люблю, но я не фанатка. Так она здесь? — нетерпеливо спросила Таня.
Пего зеленая прищелкнула пальцами, воспроизводя знаменитый жест Склеповой лучше самой Скле-повой. Перстни звякнули.
— Ой ля ля! Нет, сегодня ее еще не было. Я сама ее жду! — сообщила она.
— Так она скоро будет?
— Это неизвестно. Станешь ждать?
Таня покачала головой.
— Пожалуй, нет. Думаю, мне луч