Что-то в комнате привлекло моё внимание. Большинство вещей здесь уже много лет стояло на одном и том же месте, поэтому малейшие перемены были заметны. Похоже, что-то исчезло.
Полумрак, царивший здесь, мешал мне найти пропажу. Тут вообще редко светило солнце, но меня это не беспокоило. Я давно уже привык и к мраку, и к холоду - как на маяке, так и в сердце. Она же тьму не любила и обычно убегала на маленькую террасу на самой вершине маяка, где всегда было немного светлее. Туда, где принято зажигать фонарь для проходящих мимо кораблей. Но в эти воды мореплаватели не заглядывали и, собственно говоря, правильно делали.
Так вот чего нет: коробки, в которой лежали краски и несколько чистых холстов и бумага. Тогда понятно, где они…
Я поднялся наверх по узкой винтовой лестнице, держа в руках зажженную свечу. Здесь было ещё темнее, ступени скрипели, точно жалуясь на жизнь, но это всего лишь досадные бытовые мелочи, на которые, немного позлившись, рано или поздно всё равно закрываешь глаза. Слышно было завывание ветра и плеск непокорных волн. Вода должна быть голубой или синей, но в этих местах она какого-то мутно-серого цвета. Может, всё дело в том, что здесь почти всегда пасмурно?
Она сидела, забравшись с ногами в большое кресло, и рисовала, время от времени откидывая с лица непокорную прядь волос. Рисовала столь увлечённо, что не сразу меня заметила.
- Ой. А я вот…рисую… Это ведь ничего, что я взяла краски?
Я подошёл к ней поближе.
- Ничего. Мне они всё равно не нужны.
Она зябко закуталась в большую чёрную шаль:
- А знаешь, кого я рисую?
- Нет.
- Ты никому не расскажешь?
- Нет.
Было бы ещё, кому рассказывать… Она доверчиво открыла рисунок, который до этого прикрывала руками:
- Я рисую маму.
На бумаге – женщина с длинными ярко-жёлтыми волосами. У неё большая круглая голова, приталенное зелёное платье, короткие руки с ухоженными пальцами: на одной руке пять, на другой - шесть. Все дети в пять лет так рисуют… наверное.
- А когда ты мне расскажешь, почему умерла мама?
- Ну…потом.
- Ты всё время говоришь: потом, потом… - она зевнула в полный рот. – У меня красиво получилось, правда?
- Красиво.
- А мама в жизни выглядела так же?
- Да, да.
В последнее время она часто рисует. Каких-то выдуманных животных, людей, но чаще – мать. И всё время про неё спрашивает: как мама умерла, как её звали, как она выглядела…
Я не открою пока что всей правды тебе, девочка. Не потому, что мне тебя жалко: ты не должна привыкать к жалости, которой всё равно нет в этом мире. И всё же пусть в твоей жизни еще недолго побудет добрая безвременно умершая фея с золотыми волосами. Но когда-нибудь потом, в один не очень прекрасный день, ты узнаешь, что на самом деле рисовала злую равнодушную ведьму с холодным сердцем. И что волосы у неё были чёрные, как смоль… Она была порождением мрака, как, впрочем, и я.
Ты тоже станешь мраком, девочка. Но не такой, как они – те, кто считает дозволенным отнять у человека тех, ради кого он жил…
- А меня ты можешь нарисовать?
Я удивлённо посмотрел на неё и переспросил:
- Я? Тебя?
- Ну, да, меня… Ты сядь в кресло, а я встану вот тут, чтобы волны тоже было видно… Хорошо?
- Ладно…
Она не умеет стоять спокойно: вертится, смотрит по сторонам. Холодный ветер дует в лицо, но её глаза смеются. А рядом: внизу, вокруг - плещут серые волны…

* * *

- Это я?
Я обернулся. Улита держала в руках какую-то маленькую картину.
- Ты где это взяла?
- Вот там лежало… - она неопределённо махнула рукой. – Так это я?
На куске холста - маленькая, немного полноватая девочка, одетая в чёрное платье, с какой-то ветхой шалью на плечах. Ветер треплет её волосы, а на заднем плане – волны. Бескрайний океан…
- Нет, ваза китайская. Ты, конечно.
- Ух ты, здорово! – она с интересом вертела портрет в руках. – Знаете, у меня идея родилась. Одна милая наглая просьба…
- У тебя, Улита, других и не бывает… Ну, говори уже, раз начала.
- Вы можете меня сейчас нарисовать? Чтобы сравнить, а? Нет, шеф, подождите ругаться! – она перебила меня прежде, чем я успел что-либо сказать. – Очень прошу… Я буду теперь всегда… ну, нет, всегда я, конечно, не смогу… но, по крайней мере, весь следующий месяц прилежно трудиться… и не буду больше уходить с работы раньше времени!
Мне стало смешно.
- Не знаю. Хотя…
Где-то тут были краски…
… Она стоит, чуть склонив голову – как на том самом портрете. Её глаза смеются…
Не хватает только серых волн и равнодушного ветра.